Я не собираюсь побеждать горы – они такая же часть мира, как и люди. Я побеждаю себя» – эти слова принадлежат Ванде Руткевич, одной из выдающихся в истории женщине-альпинистке. Сегодня наклейка с этой цитатой занимает центральное место на крышке ноутбука камчатского альпиниста-высотника, обладателя жетона «Покоритель высочайших гор СССР», известного как «Снежный барс», Виталия Лазо.

В сентябре прошлого года Виталий в двойке с альпинистом из Красноярска Антоном Пуговкиным поднялся в Гималаях на одну из высочайших гор мира Манаслу (8 156 метров). С вершины спортсмены совершили спуск на лыжах. При этом альпинисты не использовали дополнительных запасов кислорода.

«То, что я делаю – совсем не для того, чтобы кто-то заметил и оценил, я делаю это ради себя. По большому счёту, когда ты говоришь, например: «Я сходил на Эверест», – никому дела нет, какие были условия, с кислородом ты был или без. Эту разницу могут понять только люди, которые совершали восхождения. Даже те альпинисты, кто был с кислородом, на восьми тысячах снимали маску и понимали, что и шагу без неё ступить не могут. Для простого обывателя разницы никакой».

О любви к горам и сложностях спорта с альпинистом беседовал корреспондент «АиФ-Камчатка».

Впереди долгая дорога

Екатерина Довгалева, kamchatka.aif.ru: Виталий, когда вы почувствовали, что горы – это ваше призвание?

Виталий Лазо: Они тянули меня с детства. Мой папа много ходил в горы, но очень редко меня брал с собой, можно сказать, никогда. А мне всё время хотелось. Когда мой сын рос, я всегда старался брать его с собой. Но оказалось, что ему это не нужно. Со мной, как раз, было наоборот. Знаете, когда человек голодный, если дать ему немножко еды – он любой крошке будет рад. А если его постоянно кормить деликатесами – то это уже не деликатесы вовсе.

В 14 лет я с друзьями пошёл в альпклуб «Кутх». Через какое-то время друзья интерес потеряли, а меня зацепило.

- Вы и альпинист-высотник, и ски-альпинист, и фрирайдер. Простым обывателям можете объяснить разницу?

- Конечно, это разные дисциплины, но в чём-то друг друга дополняют. Фрирайд – это катание вне подготовленных трасс. Он может быть разным, например, наш спуск с Манаслу – фрирайд. С другой стороны, можете подняться на гору Морозную на подъёмнике, отойти в сторону и по лесу проехать. И это тоже фрирайд.

Что касается высотного альпинизма – принято, что высотный класс восхождений – это покорение вершин, которые выше шести тысяч двухсот метров. Именно такой альпинизм меня и привлекает, когда нужно готовиться основательно, на гору очень долго идти и работать на износ.

В ски-альпинизме есть два абсолютно разных понятия. Этот вид спорта в скором времени, вероятно, включат в программу Олимпийских игр. Участник в лёгком снаряжении поднимается на склон и съезжает вниз, потом снова бежит вверх и вниз, и вот таким образом проходит дистанцию на время. Всё это на относительно небольших высотах – до трёх-четырёх тысяч метров. То, чем я занимаюсь – это высотный ски-альпинизм – восхождения на большие горы и спуск с них на лыжах. Так что наш путь – это и фрирайд, и ски-альпинизм, и высотный альпинизм.

Альпинизм или туризм?

- А как вы выбираете горы для восхождений и спусков?

- Это однозначно сложные вершины. Они должны быть не менее семи тысяч метров. А если быть точнее, то выше восьми тысяч. На планете их не так много – всего 14. Совершать спуск хочется по горе, где, как минимум, мало людей. Маршрут должен быть таким, по которому можно спуститься на лыжах, - если там скалы, это будет невозможно.

К сожалению, есть ещё один критерий – это стоимость экспедиции, ведь их организация – дело затратное. Для совершения восхождения на большие горы необходимо получить разрешение, и стоить это может не 200-300 долларов, а тысячи. И это не считая остальных затрат. Разрешение на самую высокую гору мира Эверест может стоить от 10  до 25 тысяч долларов. Вы только представьте, 25 тысяч долларов платит альпинист просто, чтобы ему разрешили пойти. В конечном итоге, в коммерческой экспедиции участие в восхождении на Эверест стоит от 35 до 100 тысяч долларов.

- Вы совершали восхождение без кислорода, а в чём принципиальная разница между экспедициями с ним и без него?

- Я вам на простом примере объясню: если поехать в Паратунку на машине – это с кислородом, а пешком пойти 60 км – это без него. Так, и восхождение на гору воспринимается совершенно по-разному. Кислород – это мощнейший допинг. Допинги, которые сейчас запрещены, – это ничто, по сравнению с кислородом. Он даёт организму тепло, энергию, очень сильно облегчает задачу.

Если на гору пойдёт человек без достаточной подготовки, то в случае, например, выхода оборудования из строя – остаётся только путь вниз. Это представляет угрозу жизни, хотя в коммерческих экспедициях есть помощники, которые несут с собой запасные баллоны, регуляторы, всё для поддержки клиента.

На самом деле таких участников сложно назвать альпинистами, я это называю высокогорным туризмом. Люди идут на всё готовое, им ставят лагеря, заносят еду, кислород, в общем, делают всё, чтобы повысить шансы на успех совершить восхождение. Без кислорода – это чистый стиль, который включает в себя ещё и отсутствие помощи. Мы самостоятельно ставим лагеря, заносим необходимое снаряжение. Это, по мне, интересно, именно так появляется ценность самого восхождения.

Горы зовут

- Такое небезопасное увлечение никогда вас и ваших близких не пугало?

- В горах чувство страха притупляется, и важно это понимать. Когда ты сам осознаёшь опасность, то заставляешь себя перепроверять какие-то факты, внимательнее относишься к деталям. Это может прозвучать мистически, но начинаешь обращать внимание даже на определённые знаки. Несколько лет назад была ситуация, когда после череды событий я словно нутром почувствовал, что не надо идти. И с лёгкостью отказался от восхождения, потому что чувствовал, что там что-то случится. Хотя раньше мне было абсолютно всё равно, я вообще не слушал внутренний голос и делал всё вопреки, но сейчас по-другому. Мне кажется, когда ты можешь чувствовать что-то подобное, это говорит об уровне мастерства. Хотя, может, и нет, но проверять я не буду.

- Что в альпинизме называют «зоной смерти?»

- Высоты за восемь тысяч метров. Это, конечно, условное название, её так называют из-за того, что там альпинист может рассчитывать исключительно на себя. Там мы не вправе надеяться на чью-то помощь. Потому что человек, оказывающий её, подвергает опасности себя. Нередки случаи, когда на таких высотах альпинисты проходят мимо умирающего, либо пробуют что-то сделать, не могут и оставляют человека.

По этому поводу много споров, разговоров, осуждений. Я считаю, что давать оценку может только тот человек, который был там, в конкретной ситуации и понимал степень риска. Кроме того, гиды, которые водят людей на большие высоты, в первую очередь должны заботиться о членах своей команды. Гипотетически можно представить ситуацию, когда они начинают помогать стороннему товарищу – а при этом члены их команды начинают замерзать, получат отёк лёгких, случается трагедия – что тоже недопустимо. Нормы морали на высотах более восьми тысяч – отсутствуют. Там морали ноль. Знаете, есть такие диванные альпинисты, которые никуда не ходят, либо сходили один раз на небольшую гору и начинают кого-то грязью поливать, кому-то дифирамбы петь. Но это уже их дело.

- Вы совершили уже немало экспедиций, и после каждого восхождения продолжаете испытывать новые эмоции?

- Конечно, каждый раз атмосфера и ощущения разные. Например, когда мы ходили на Манаслу, всё прошло гладко, при хорошей погоде. Но разные ситуации случались. Бывали восхождения, когда всё проходило буквально на грани. Например, на Пике Победы, когда мог погибнуть, так захотелось жить, никогда больше такого чувства не испытывал. Тогда за 11 дней я потерял 12 килограммов.

Кроме этого, группы всегда разные, это общение с новыми людьми, что всегда интересно. В прошлом году я так часто был на Эльбрусе, что казалось, смотреть на него не мог. Но вернулся домой, и уже через месяц почувствовал, что горы зовут.