40 дней… Мысли мои каждый день, так или иначе, возвращались к Толику. Не так давно, минувшей осенью, Гена Копейка написал, что Анатолий Лебедев будет готовить к выпуску книгу об истории альпинистского харьковского «Буревестника». Я обрадовался поводу связаться с Толей, пообщаться, вместе поработать даже. Почему я не позвонил ему? Он бы обрадовался. Возможно, тогда бы он был жив, еще творил бы. И мы бы общались. И почему Толя не пользовался фейсбуком? Не появился там среди друзей друзей? Почти все связи как-то у меня постепенно сошлись на соцсетях. Я бы вышел на него раньше.
Лебедев Анатолий Борисович (02.08.1958 - 30.12.2018)
КМС по альпинизму (1980), инструктор–методист 3-й категории.
Физик-теоретик в области ядерной физики, канд. физ-мат наук. 1981–1992 научный сотрудник ИРЭ АН УССР, 1992–1998 директор фирмы «Трик», 1998–2007 директор фирмы «Рюкзачок».
В секции ХГУ познакомился с альпинизмом в 1975, в альплагере «Алибек» взошёл на первую вершину Большая Марка. Спортивное мастерство повышал в альплагерях «Эльбрус», «Цей», «Шхельда», «Айлама», «Зесхо» (Грузия), «Джайлык», в экспедициях на Ю-З Памире, в Фанских горах, в Кара-Коле. Совершил 107 восхождений в горах Кавказа, Тянь-Шаня, Камчатки, Урала, Карпатах и Крыму, из них 16 – 5, 6 к.с.: (1980) Замин-Карор, Центр.в, 5А; п. Владивосток по Ю-В стене, 5А; (1981) Бодхона по С-З кф, 5Б; тр. Мария-Мирали-Чимтарга, 5А, рук; Замок по Сев. стене; Чапдара по Сев гребню, 5Б, рук; (1982) п. «5288» (п. Иванова), С-В ст., 5А, п/в в двойке; п. «5600» по С. ст. (п. ХФТИ), 5Б, п/в; п. Московская Правда гл, 5Б, п/п в двойке – 2-е место в чемпионате ЦС «Труд»; (1983) Сонгути по В. ст., 5Б – 2-е место в чемпионате ЦС «Буревестник»; Уилпата по 2-му кф. Ю гребня, 5Б, рук; (1984) п. Джигит по «серпу» Сев. ст., 5Б; п. Джигит по Центру С. ст. (маршрут Слесова), 6 к.с; п. Каракольский по С-З гр., 5Б – 3-е место в чемпионате ЦС «Буревестник»; (2002) Башкара по С. ст., Зап плечо, 6А, рук – 4-е место в чемпионате Украины. Любимая гора Демерджи в Крыму, на неё совершил около 300 восхождений.
Мл. инструктором стал в Харьковской школе инструкторов под рук. Сухарева В.Н. в 1998. В 2001 организовал и возглавил горный клуб «Рюкзачок» в Харькове. С 2001 по 2007 проводил сборы в а/л «Шхельда», в Крыму и в Карпатах. В этих сборах приняло участие более 300 альпинистов. Участвовал в организации и проведении экспедиций Харьковского Горспорткомитета на Памир и Тянь-Шань (1980-1984), летних и зимних сборов с восхождением на Эльбрус (1997-2002). Спортивные увлечения: горный и лыжный туризм, спелеология, парашют, фото и видеосъёмка, конструирование туристского и альпинистского снаряжения.
Активно участвовал в спортивной жизни Харькова. Председатель и тренер альпсекций ХГУ и ИРЭ; член федерации облсовета ДСО «Буревестник»; член Ревизионной комиссии ФА и С Украины.
Романтик, бард, поэт. Написал лирические стихи и песни, после которых остаётся «щемящее чувство дороги»...
Семейная неустроенность, долги от бизнеса, отсутствие достойной работы – как я представляю последнее десятилетие его жизни. Хочется спросить: почему талантливейший человек, физик - кандидат наук к тридцати годам, умница, добрейшего сердца человек, с золотыми руками и вдруг несчастливая судьба? Кто даст ответ? Но открываем подборки его стихов и что мы видим? Мы встречаем счастливого человека. Солнечные стихи, даже грусть в них какая-то оптимистическая, светлая. Всего что за жизнь накопила его Память, запаса пройденных путей, времени проведенного в горах, было достаточно для сохранения положительного взгляда на всю жизнь…
Стихи Анатолия Лебедева смотрите здесь
https://www.stihi.ru/avtor/rukzachok&book=6#6
Мною избранное:
Анатолий Лебедев
...Я Вам прочту, под настроенье,
О жёлтых изысках луны,
А может, под гитару пенье,
Вам по душе - споём и мы.
Прощайте. Жду. Всегда на месте.
Всегда Поэт. Не хмурьте лоб.
Пока, конечно, неизвестный.
Не это важно. Важно, чтоб
У Вас от дерзкого сюжета
Вдруг закружилась голова,
Что бы зимой, весной и летом,
Всегда зелёная трава
Могла предстать перед глазами,
Что б лунный свет будил в Вас грусть,
И грусть выплакивать слезами,
И, что бы в сердце Вашем, пусть,
Всегда дрожащая теплинка
Стучала в стенку кулачком,
Что б все растаяли в нём льдинки,
Что б было сладко... А потом,
Пускай осенний томный запах,
Опавших листьев, закружит
И унесёт (на юг, иль запад)
Душу и тело. Или жизнь...
Прощайте. Жду. И приходите.
Пока на месте (завтра - нет).
Друзей с собою приводите.
Целую. Кланяюсь. Поэт...
Он поднимался по стене, за метром метр...
Анатолий Лебедев
Он поднимался по стене, за метром метр,
Я выдавал верёвку метр за метром,
А под ногами - целый километр,
А впереди - ещё полкилометра.
Четвёртый день висим мы на стене,
Четвёртый день - нормальная работа,
Бегут мурашки ночью по спине,
А днём - рубашка, мокрая от пота.
Успел он крикнуть сверху: "Закрепи!",
И сразу стал на восемь метров ниже,
А сердце прыгнуло куда-то из груди,
А небо синее - ещё синей и ближе.
А снизу пела солнечная жизнь
Травы зелёной сказочную песню,
И ледники шептали мне: "Держись!",
А он кричал: "Порядок, всё на месте!"
Звенит металл, вонзаясь в монолит,
И этой музыки в горах надёжней нету,
И он с улыбкой снова говорит,
Что где-то там сейчас в разгаре лето.
Четвёртый день из снега варим чай,
Четвёртый день пуховки не снимаем,
А если станет трудно невзначай,
Мы шуточки про горы отпускаем.
А горы - вот они, стояли и стоят,
И будут так стоять, ну хоть ты тресни,
И точно также знаем - ты и я -
Нет этих гор прекрасней и чудесней.
И на свиданье с небом и ГОРОЙ
Мы вверх спешим, страхуясь от ошибки,
И крюк забит, за ним ещё второй,
И горы солнцу шлют свои улыбки...
Я люблю уезжать под дождём...
Анатолий Лебедев
Я люблю уезжать под дождём,
Чтобы он барабанил по крыше,
Лучше ночью, а можно и днём,
Я б из дома тихонечко вышел.
И по лужам шагал налегке,
Улыбаясь случайным прохожим,
Чтобы ждали меня вдалеке,
В этот пасмурный день непогожий.
И, отдав проводнице билет,
Закурить перед мокрым вагоном,
Я так езжу уже много лет,
И всегда так прощаюсь с перроном.
Я люблю уезжать под дождём,
Чтобы дождь барабанил по крыше,
Чтобы лужи блестели кругом,
Чтобы дождь - то сильнее, то тише.
И на верхнюю полку прилечь,
И смотреть, как перрон уплывает,
И усталость с нагруженных плеч
Понемногу проходит и тает.
И косые ручьи по стеклу,
Пусть бегут, и стучат пусть колёса,
И тогда я, конечно, усну,
Без забот и дурацких вопросов.
Лавина
Анатолий Лебедев
Захлебнулось далёкое эхо,
Загорелась на небе звезда,
И беззвучным чудовищным смехом
Окатила меня тишина.
И, прикованы взглядом к карнизу,
Что лавиной обрушился вниз,
Мы молчали, а где-то снизу
Наш товарищ безвольно повис.
А потом суматоха, движенье,
Бесполезная суета,
В неестественном положенье,
Как Христос у подножья креста,
Он лежал, улыбаясь закату,
Я прекрасней не видел лица,
А под нами, как будто с плаката -
Горы, небо, зари полоса...
Мы пройдём ещё много маршрутов,
Будет много красивых вершин,
Будут радостью полны минуты,
Ожиданьем заполнены дни.
Но запомним мы эту лавину,
Не забудем мы этот закат,
Жизнь теперь, как из двух половинок,
Как разорванный криво плакат.
А на небе тогда
Загоралась звезда,
Нам про это теперь
Не забыть никогда.
Будем помнить всегда,
Будем помнить всегда,
Где-то рядышком ходит
Большая беда...
Я сегодня опять прикоснулся...
Анатолий Лебедев
Я сегодня опять прикоснулся
К самой тайне - святая святых,
Я поднялся и снова спустился,
Я с горами сегодня на ты.
Я не бил в них железные крючья,
Изумрудный не скалывал лёд,
Я с горами душой был созвучен
И руками держал небосвод.
Я с горою общался, как с другом,
Тет-а-тет, и один на один,
Отступили метели и вьюги,
Небо выкрасив в ультрамарин.
Выше всех был и всем любовался,
Что лежало внизу подо мной,
А когда я назад возвращался,
Я смеялся и был сам не свой.
Где ещё поискать столько света,
Столько счастья, такой красоты,
На всю жизнь остаётся поэтом,
Кто коснулся хоть раз высоты.
Ледяное безмолвье планеты,
Белоснежное царство дворцов,
Десять тысяч хрустальных сюжетов,
Голубая страна мудрецов.
Я не верю словам и приметам,
Не люблю обещающих фраз,
Отношусь с подозреньем к советам,
Не прощаю задержки на час.
И ни в чёрта не верю, ни в бога,
Верю только в добро и тепло,
Верю в горы, и верю в дорогу,
И считаю, что мне повезло.
Я горами опять причастился,
И на исповедь в горы ходил,
Я горам и восходам молился,
Я сегодня туда восходил.
И теперь я спускаюсь на землю,
Я, как бог, я творю чудеса,
Если в горы однажды поверить,
Горы будут с тобой навсегда.
Проза Анатолия Лебедева
https://proza.ru/avtor/rukzachok
Теория невероятности - Часть 1
Анатолий Лебедев
ОТ АВТОРА (вместо вступления): «…Автор подтверждает, что все написанное в настоящем тексте является абсолютной правдой…» - http://proza.ru/2009/10/30/49
* * *
Странно. Сейчас это называют сентиментальностью, или даже проще – сантиментами. Неужели когда-то было время, когда не стыдно было людям переживать, чувствовать, страдать, любить, т.е. попросту – ЖИТЬ… Я оглядываюсь назад, на то, что называется моей жизнью. Мне не надо напрягаться для того, чтобы вспомнить что-то. Все сразу, все-все, что было (и чего не было), все это сидит во мне. Даже не закрывая глаза, я легко переношусь в любые времена и места. Цветы и краски, запахи и звуки живут во мне и, видимо, составляют мою сущность. Это и есть мое Я. Там, во мне – сотни и тысячи воспоминаний, друзей, разговоров, тропинок. Там есть озера и реки, перевалы и вершины, костры и тайга, песни и стихи, рассветы и закаты. А еще – сны, фантазии, мечты, любовь, встречи, расставания, надежды, находки, потери… Главное, что все это есть, существует. Оно - совсем рядом, надо только протянуть руку, открыть дверь и войти. И я знаю, что все это и есть Я (может, наоборот, Я – это и есть все это?). Сейчас мне захотелось немного повспоминать, и… немного пофантазировать. Не подведи меня, Память. А я тебе обещаю – не сбрехать, и не утаить. Присочинить могу, как же без этого? Но искажать смысл и содержание того, что реально было, бессмысленно. Извините за каламбур. Итак, поехали…
Часть 1.
* * *
...Легкие и кружевные, то совсем прозрачные, то матово-белые, кружились под ногами облака, то возникая из ничего, то неожиданно исчезая, и цепочка следов на снегу время от времени превращалась в воздушную, ни на что не опирающуюся дорогу, петляющую среди слепящей белизны и прозрачной пустоты, и ведущую из ниоткуда и в никуда. Прошлое исчезло, оно растворилось в этом сияющем великолепии, растаяло в густой ультрамариновой бездне, глядящей сверху и притягивающей к себе. Прошлое ушло, осталось за каким-то неведомым порогом, не оставив о себе ни памяти, ни горьких сожалений о несбывшемся и непоправимом, ни радости от былых побед. Было только настоящее, сконцентрированное в одном миге, в одном переживании, в каком-то предчувствии истинного и огромного счастья. И счастье было не в будущем, оно было рядом, через десять, а может, сто шагов. Я уже чувствовал это, уже тело переходило в восхитительное и жуткое состояние экстаза, ни с чем не сравнимого, и не было уже тяжести в ногах, был уже почти полёт, и была музыка, заполняющая душу и заставляющая сжиматься и трепетать сердце. Руки тянулись вперед, а облака трепетали в такт музыке и пролетали сквозь меня, будто бы я тоже был облаком. И было хорошо. И было красиво. И больше не было ничего...
* * *
Телефонный звонок, возникнув из неведомо откуда появившейся пропасти, жёлтой слепящей молнией с головой, толи змеи, толи дракона, схватил меня своими острыми зубами, и через страшный грохот и стук, через какую-то преисподнюю, вернул в душную серую ночь и сунул в руку противно кричащую и пахнущую моими же сигаретами трубку. «Да, слушаю, да, постой,... кто это?... откуда?... Господи!...» Да, это был он, тот, с кем вместе я мог бы в своих снах покорять свои сияющие Вершины. И не только во снах. И не только мог бы, ведь мы были уже, и была она – наша главная ВЕРШИНА... А голос из телефонной трубки, такой знакомый и родной, немного с хрипотцой, немного уставший, продолжал кричать мне в ухо, чтобы я не валял дурака, быстрее просыпался, всё бросал и вылетал чёрт знает куда, в какой-то неведомый Манги-Сарвал, где меня будут ждать до послезавтра, и откуда вертолет отвезет нас еще в какое-то обалденное место... Всё это путалось в моей голове с обрывками воспоминаний, нахлынувших дружно и в большом количестве, и с ещё не полностью растаявшим сном, где были облака, и где было так красиво. Зачем-то прижимая еще плечом к уху трубку, в которой далёкий голос сменился на короткие и противные гудки, и, мучаясь от неудобства, я лихорадочно шарил рукой рядом с телефоном, пытаясь найти блокнот и авторучку, а потом, всё-таки найдя их под подушкой, записывал загадочное название... Потом опять был сон, я бродил по зелёным долинам и холмам, даже один раз полетал над всем этим на каком-то не очень удобном облаке, но так и не нашёл ту ВЕРШИНУ, на которой было так хорошо...
* * *
Уже побрившись и выпив наспех полчашки чая перед уходом на работу, я вспомнил о ночном звонке, вернулся, не разуваясь, в комнату, при этом, конечно же, наследив, и, запихнув в карман блокнот, выбежал из дома. Мысли крутились в моей голове, путались между собой и суетились, и я никак не мог призвать их к порядку. На остановке я решил, что всё это ерунда и я давно уже не мальчишка, чтобы вот так всё бросить и, сломя голову, мчаться неизвестно куда и непонятно зачем. Пересаживаясь на второй автобус, я уже считал, что я не очень-то ещё и старый, чтобы планировать свои поездки на три года вперёд. А в 8-45 я уже писал за своим рабочим столом заявление на отпуск, а к обеденному времени получил не менее полусотни пожеланий хорошего отдыха и просьб привезти чего-нибудь (включая автомобильные запчасти, гитару "Кремона" и сколько-то дынь, а также золотой корень и засушенные эдельвейсы). Целых два часа ушло на поиски сорока трёх предметов из составленного мною списка. Затягивая лямки на раздувшемся рюкзаке, я с удовольствием констатировал, что восемь ненайденных предметов облегчают мою участь на несколько килограммов. Мне повезло, и вечерний самолёт на Ташкент унёс меня из серых душных ночей в направлении далекого и неведомого Манги-Сарвала...
"Ну, здравствуй, - сказал он, - Молодец, что приехал", - и дружеский хлопок по моей спине выбил из рубашки облако пыли, собранной мной за пять часов, проведённых в кузове попутного грузовика. "Ты знаешь, - опередил он мой вопрос, - они все передумали, так что мы с тобой вдвоём, ну в общем, как тогда, десять лет назад..."
* * *
...Десять лет назад. Юго-Западный Памир. «Спэка неможлыва, аж зэмля порэпалась...», – так пошутил один украинский турист. В тени холодно, на солнце беспощадное пекло, ультрафиолет выжигает всё живое. Маленькие, как игрушечные, коровы, дающие всего по литру молока в день. Вжавшиеся в землю, сморщенные и выцветшие крохотные растения. Это Юго-Западный Памир. Сложенные горкой черепа с рогами туров в священных молитвенных местах. Неторопливые и спокойные, почерневшие от загара, старики в чалмах... Я догоняю Алика, ушедшего из лагеря раньше, только через два часа, у палаток ленинградской экспедиции (команда Трощиненко). Высота и тяжёлый рюкзак дают себя знать – пот льётся ручьём. Алик, улыбаясь, смотрит, как я прикуриваю мятую сигарету и, наконец, спрашивает: «А эти где»? «Этих» было четверо. Одному принесли из кишлака телеграмму – родился третий ребёнок. Он передумал идти. Второй сказал, что пойдёт на другую гору, по более интересному маршруту. Третий сказал, что всё равно не пройдём, не стоит и пытаться. У четвёртого воспалился геморрой... Всё это выяснилось уже после ухода Алика из базового лагеря. Алик слушал, не прерывая, потом сказал: «А знаешь, это даже хорошо. Я и не хотел с ними идти, только из вежливости пригласил. Мы с тобой вдвоём пойдём».
И мы пошли. Впереди была СОСУЛЬКА – 400 м вертикального натечного льда на пятитысячной высоте...
* * *
Да, десять лет... А сейчас, будто и не было их, этих десяти лет, Алик стоял передо мной, такой же сильный, весёлый, загорелый и усатый. И будто бы та же рубашка и тот же рюкзак. "Старик, мы с тобой вдвоём пойдём. Я такую гору нашёл, ты закачаешься..."
Вертолёт везёт нас за просто так, пилот часто оборачивается и весело подмигивает. Вообще для Алика любой человек готов сделать всё, что угодно - такой уж Алик человек. Тогда, на Юго-Западном Памире, нам помогали все и во всём: с едой, транспортом, ночлегом. Но, когда присутствовал Алик, люди становились для нас ещё и родственниками. "Что грустишь?" - кричит Алик сквозь шум турбины. Нет, я не грущу, я вспоминаю. А под ногами, как на лепном макете в школьном географическом кабинете, проплывают коричневые, жёлтые и красные горы с белыми пятнами снега и льда, голубые петляющие нитки рек в глубоких прорезях ущелий. "Вот она, смотри, вся в тени зараза... Но красивая. (Боже ты мой, Алик, да что же ты придумал, да как же ты её нашёл?) Там больше двух километров,- кричит он, - а на пять сто карниз, метров восемьдесят, сюрприз природы..." Он доволен, я вижу, а мне страшно. Хотя нет, с Аликом я ничего не боюсь. Даже тогда на СОСУЛЬКЕ, когда я упал в трещину...
* * *
Было это всё в 1982 году. Алик "положил глаз" на СОСУЛЬКУ уже давно, несколько лет назад, и пару лет специально тренировался под неё. Под Киевом есть карьер, который зимой становится ледяным. Там Алик и тренировался. Ну и снаряжение у него было соответствующее. Кошки фирменные, каска забугорная, пластиковые ботинки, ледоруб и ледовый молоток - тоже с хорошими названиями. Одежда в этом деле большой роли не играла, но и тут комар носа не подточил бы - фонарики, шнурки и всё такое прочее тоже были у Алика наилучшего по тем временам качества. Не забывайте, что год был ещё 82-й, нормальное снаряжение было в большом дефиците. И так, кстати, совпало, что в нашей экспедиции (Харьковского альпклуба на Юго-Западный Памир), в сравнении с Аликом, только я и был экипирован нормально. Ботинки двойные, кожаные, итальянские - очень хорошо ногу фиксировали, и ледоруб классный - "CAMP" - мне итальянцы ещё в 79-м подарили, в "Цее". Кошки - самодельные, титановые, переднезубые - прислали из Прибалтики (спасибо Сабонису Повиласу – моему знакомому туристу из Каунаса), очень неплохая модель (и, кстати, до сих пор в рабочем состоянии). Молоток ледовый - самоделка, сам заказывал по какому-то образцу, уже был проверенный - хорошо врубался и держал. С ледобурами и карабинами вообще проблем не было - я их сам тогда производил - расходились по всей стране, в Европу попадали, а в этом как раз году и в покорении Эвереста участвовали. Ну а всё, что шьётся - это я сам неплохо делал своими руками.
И вот Алик, узнав, что мы на Юго-Запад едем, к нам в экспедицию и напросился. Так как цель у него там была - СОСУЛЬКА. Как он потом признался, не нашлось бы напарников - пошёл бы сам, благо, что тренировался и как "солист". Алика уже тогда знали все и уважали. Одна киевская девочка так сказала: «Алик пукнет, а все в Киеве целую неделю это обсуждают». Признанный Мастер - с большой буквы. И легенд вокруг него было уже всяких немало. Всякие там супер-восхождения на супер-вершины в рекордные сроки. Поэтому, его предложение, присоединиться к нам, было принято безоговорочно, и в начале июля он вместе с нашей компанией оказался в "Лучобе" (для тех, кто не знает - это альпинистская база в Душанбе, откуда начинаются, и где заканчиваются почти все экспедиции на Памире).
Я считаю, что мне вообще-то очень повезло с восхождением на СОСУЛЬКУ. А всякое везение складывается из совпадения очень многих факторов и случайностей. Про снаряжение я уже сказал - по экипировке я на такое восхождение подходил. Предварительно был с Аликом знаком - в 80-м встречались в Фанских горах, где Алик водил группу австрийцев, а мы там стояли экспедицией - на Алаудинских озерах. Потом в Крыму пересекались на скалах. А теперь, по решению начальника экспедиции, нам вдвоём с Аликом выпадает сопровождать машину с экспедиционным барахлом из Душанбе до Даршая (это ущелье, в котором Пик Маяковского расположен, так что можете по карте посмотреть, что это за расстояние). То есть, почти трое суток мы вместе пылились и тряслись, на солнце жарились, ближе познакомились. В дороге, кстати, обломались, и Алик половину населения ближайшего кишлака организовал, чтобы нам машину другую нашли и перегрузили.
* * *
Первая часть (по времени) экспедиции была запланирована на ущелье Даршай. Встретились там со всеми нашими (они летели на самолёте до Хорога, а потом ехали на автобусе). Наняли ишаков, погрузили и пошли к месту базового лагеря. Местность - сплошная экзотика. Про овринги я раньше только в книге Лукницкого читал и на фото разглядывал, а здесь мы их с десяток прошли.
Когда до места добрались, и лагерь поставили, и скальные занятия провели, пришло время на тренировочную гору сходить. Выбрали безымянную вершину 5612 м по маршруту 2А (первовосхождение и первопрохождение - в 1973 г. - экспедиция Ю.И.Пригоды). Вышли всей компанией (человек тридцать). Дорога простая, по снегу. Когда поднялись где-то на 4500, здоровья уже ни у кого не было - первая гора и все без акклиматизации, народ растянулся, отстаёт. Тут Алик просит нашего командира отпустить его "налево", через ледовые выходы, для тренировки - но путь туда же, на вершине, мол, и встретимся. Начальник не возражает (так как Алик - авторитет, мастер, и сам себе хозяин). Но не одного. А с кем? Тут опять на меня выпадает. У меня единственного для этого желание есть, и кошки с собой (команды брать кошки с собой не было - гора то ведь снежная, ну а я чисто случайно их с собой захватил). Короче говоря, откололись мы с Аликом, взяли "левее", и вся наша команда очень быстро оказалась далеко внизу и правее по отношению к нам. Вышли на лёд, связались (у Алика с собой и верёвка оказалась, и ледобуры с карабинами, и кошки, естественно) и пошли гулять по трещинам. Вообще-то, я потом понял, что Алик смотрел, как я со льдом управляюсь. А Алик наметил наверху, под снежно-ледовым гребнем, ведущим на вершину, интересное место и мы туда пошли. Шли быстро и одновременно, без проблем. А "интересное место" представляло собой ледовую стенку метров до двадцати и ледовый карниз на два метра. Но минут за тридцать Алик всё это преодолел, за ним и я по верёвке, а дальше уже просто - по гребню к вершине. Мы устали и высоко было. Ребята наши далеко внизу что-то совсем затормозились. Мы, конечно, тоже. Кряхтели, дышали тяжело, останавливались часто, но до вершины добрались. Оказалось, что "первовосходители" до вершины не дошли. Мы их "вершинный" тур с запиской нашли задолго до вершины, гораздо ниже. А значит, на вершине мы - первые. Постояли, пофотографировались и вниз. Наши назад повернули и до гребня не доходя. Вот такое было первое тренировочное восхождение. У меня, конечно, радости полные штаны. Алик мною доволен, я его не подвёл. И на самую вершину забрались. Хоть и не стратегическая гора, но когда знаешь сам про себя, что за записью в альпинистской книжке "пик 5612 по Ю.З. гр. 2А" стоит твоя действительная победа над этой высотной отметкой, то уважаешь себя больше.
* * *
Потом экспедиция начала работать по заранее намеченному плану - первовосхождения, первопрохождения. Всего участники экспедиции тогда покорили и назвали 6 новых вершин. СОСУЛЬКА Аликова откладывалась на самый конец - после выполнения основной программы. Алик высмотрел для разминки гору в нашем первом районе, в Даршае, с подходящим рельефом - льдом. Пригласил меня (ясно, что я согласился), и спросил разрешения у начальника. Гора была нехоженая, под программу экспедиции попадала. Нам дали задание назвать её "Пиком Академика Иванова" и мы пошли. Внизу 2 наблюдателя - наши девчонки. Сходили за один день, весь маршрут - ледовый, кошек не снимали. Это совпало с моим днём рождения. Принимая меня на вершине (конец последней верёвки - вертикальный снежный туннель сквозь предвершинный карниз), Алик сказал: "Дарю тебе эту гору!" Приятно, да, получить такой подарок? Маршрут был не такой уж сложный, оформили его как 5А, но неприятный, очень крутой лёд, и на нижнего в связке (а нижним был я) всё время от верхнего в связке летит скалываемый лёд. По каске мне угодило раза три хорошо и в плечо один раз. А в верхней части (уже было за полдень) ещё и камни начали летать. Но всё обошлось.
Для меня ещё одна "красивая и сложная гора" (я уже был КМС, амбиций к заполнению клеточек не имел, а на "красоту" тянуло), а для Алика - полная боевая готовность перед СОСУЛЬКОЙ. Кстати, потом, осенью, когда я лично Шатаеву отчёты привёз, он сказал, что мы бы первое место в ледовом классе на Союзе заняли только за Пик Иванова (а за «сосульку» уж тем более!), если бы заявили его.
Потом был переезд в другое ущелье, в Лангар. Началась вторая часть экспедиции. Место нашего базового лагеря было потрясающее. Вид вниз по ущелью - на горы Пакистана, Афганистана (а где-то за ними и Непал с Индией). Здесь была запланирована "изюминка" экспедиции - первовосхождение на вершину, названную Пиком ХФТИ (заявляли, как 6, утвердили, как 5Б). Я в нём участвовал, но особенно красивых впечатлений не было. 6 суток тяжёлой скальной работы, десятки килограммов железа на себе. На шесть человек - одна палатка (моя, самошитая). 5 человек спят в палатке, 1 - на улице. Моя очередь спать на улице выпала на последнюю ночь, на вершине. Это было очень холодно на 5600м. Брр!
* * *
Но вот и подошло время - идти на СОСУЛЬКУ. Основная программа выполнена, обошлось без приключений, и командир даёт Алику "добро". Благородный Алик приглашает всех "желающих". Желающих получилось, кроме меня, ещё 4 человека. Назначили день выхода, оформили документы, отобрали продукты и снаряжение. Где-то в 12-00 надо было выходить. Алик ушёл из лагеря один в 10-00, сказал, что хочет пообщаться с ленинградцами, они стояли выше по ущелью, и там нас подождёт (это была команда Трощиненко, почти полностью погибшая в одной лавине несколько лет спустя). Как только Алик ушёл, так начались всякие разговоры между участниками восхождения. Кончились они тем, что в 12-00 вышел только один я. Причины были разные и самые прозаические. Мне было обидно. Во-первых, я думал, что вшестером надёжнее, во-вторых, что ни говори, честь мундира. Всё-таки это была моя команда. А когда я догнал Алика и проинформировал его, он не очень-то и расстроился, будто был готов к этому. Ответ был простой и лаконичный: "Ну и хрен с ними. Вдвоём пойдём. Это даже лучше..." Я так сразу не мог сообразить, лучше это или хуже. Но мы пошли. То ли от расстройства, то ли намеренно, Алик забыл в лагере ленинградцев сумочку-банан, в котором были аптека, рация, маршрутная документация. Когда это обнаружилось, то поднялись уже высоко. Про рацию с аптекой и документами было сказано то же самое, что и про несостоявшихся участников.
А впереди - СОСУЛЬКА. На пике "Московская правда" существует уникальный природный феномен. В верхней трети горы (5500-6000м) расположен небольшой ледник, не имеющий естественного стока вниз, в долину. И в одном месте, в наиболее низкой точке перегиба через гребень из верхнего ледника "вытекает", или свисает огромная "сосулька" высотою 400 м, шириною 40 м. Крутизна наклона такая же, как и стены - 90 градусов. Слева и справа от сосульки очень трудные скалы (рядом, правее - "золотой" маршрут Бершова 81-го года). Под сосулькой - нижний ледник, вернее даже ледопад, так как крутизна рельефа под ним - немалая. Нам предстояло преодолеть нижний ледопад, выйти на небольшое плато у основания "сосульки", пройти саму "сосульку", а потом - верхний ледопад (тоже, кстати, не подарок, весьма и весьма запутанный), по нему на вершинный гребень, и по гребню на вершину. Спуск с вершины в другую сторону и тоже всё по льду. Чисто ледовое восхождение. Ледобуров у нас было с перебором - не менее полусотни. Верёвок - 1 импортная и 4 советских (изначально - на всю группу, а потом решили, что всё равно возьмём). Остальная экипировка - личная - уже описывалась.
* * *
Первый день ушёл на преодоление нижнего ледопада. До этого, я еще не ходил Ушбинским ледопадом (и по ледопаду Кхумбу тоже), но Алик сказал, что этот сложнее. Шли практически одновременно. Бродили среди гигантских разломов, выбирая оптимальный путь. В конце дня выбрались из лабиринта и увидели "сосульку" вблизи. Она не показалась проще, чем издалека. Она была страшной и прекрасной. Чёрно-синий натечный вертикальный лёд, лишь местами покрытый белой чешуёй то ли снега, то ли фирна. Местами выглядывают изо льда камни - или втаявшие, или проступающие насквозь от основания подложки. Наверху ледовый карниз и снежный дымок. Слева и справа отвесные стены и постоянный свист камней сверху. Все ранее упавшие камни - у нас перед глазами, на ледовой подушке под "сосулькой", и их совсем не мало.
Алик бормочет что-то типа: "Вот она, моя любимая..." Выбираем на леднике относительно безопасное место, ставим палатку. После еды и чая я "ловлю кайф" от сигареты "БТ". "Опять ты куришь", - бурчит Алик. А у меня в рюкзаке, в двойном целлофане ещё 5 пачек сигарет - из расчёта по пачке на день.
Второй день. Рассвет встречаем уже под "сосулькой". От места ночёвки это метров 400-500. Первый, конечно же, Алик. Удар ледорубом, удар молотком, левая нога, правая нога... Каждые 3-4 метра - ледобур с карабином. Я страхую, иногда, изловчившись, одной рукой делаю снимок на свой "ФЭД-Микрон-2", уворачиваюсь от ледовых линз (после "сосульки" на каске добавилась пара серьёзных трещин), ну и, естественно, покуриваю. Состояние, как в окопе, на передовой. В десяти-двадцати метрах справа, на границе льда и скал, всё время свистят камни разного калибра. Лёд был "нехороший". Первые несколько ударов молотком позволяли лишь выдолбить некое подобие лунки, и лишь потом молоток заклинивался. Да и то, при нагрузке, то и дело выскакивал обратно с очередным сколом льда. Лёд был твёрдый, прочный и хрупкий. Время от времени (это было часто настолько, что ожидалось на каждом следующем шаге), Алик срывался с верхней точки опоры (по ходу движения это могла быть или левая, или правая рука, ледоруб или молоток) и зависал на другой руке. Двойного срыва обоих верхних точек опоры, слава богу, ни разу не было. Наблюдая снизу вверх за движениями Алика, и контролируя все звуки и стуки, я невольно отмечал и фиксировал каждые 30-40 см подъёма. Одним из самых неприятных звуков был скрип кошек о поверхность льда - как "гвоздём по стеклу". Кошки практически не втыкались и не держали. Выручали лунки и нарушенная ударами молотка и ледоруба поверхность льда. А вообще ноги часто соскальзывали. Ледобур закрутить тоже было непросто, крутишь-крутишь, а он никак не может зацепиться зубьями. Выдалбливаешь лунку (а то и лоханку), с трудом ледобур начинает входить, но через 2 см он вполне может выкрошиться вместе с отколовшейся поверхностной линзой. Это мои впечатления. А представляю, что испытывал Алик? И сколько нужно сил и выносливости, чтобы то и дело зависать на одной руке, когда под нагрузкой выламывалась верхняя точка опоры? И при этом "ждать" обрыва второй руки? Но фортуна была к нам милостива. И Алик был Мастер. Неутомимый, ловкий, изящный, как кошка, очень техничный. На всей "сосульке" и на всём восхождении у нас не было ни одного срыва.
На маршруте мы почти не разговаривали. Понимание и взаимосвязь - почти на уровне телепатии. Сжатые вокруг верёвки пальцы - в постоянном ожидании рывка, и мгновенная выдача вверх верёвки при движении Алика, чтобы малейшим торможением не сдёрнуть его вниз (спустя несколько лет после описываемых событий Алика на ледовом восхождении сдёрнули нечаянно верёвкой вниз, итог – перелом ноги). В голове - прямо какой-то многоуровневый аналитический центр: помехи, опасности, камни, падающие куски льда, собственное положение и безопасность, движения партнёра, его затруднения, его напряжения, насколько он выше последнего ледобура и т.д. А также ожидание и использование пауз (Алик закрутил ледобур и переводит дыхание), чтобы успеть вставить в рот сигарету и закурить, или успеть вытянуть фотоаппарат одной рукой и сделать кадр. В том же году, осенью, я притащил в больничную палату к другу-альпинисту Вове Ронкину слайды с этого восхождения. Всех в палате удивило, как можно было это отснять, одновременно страхуя напарника.
* * *
За день проходим три верёвки. Оставляем их навешенными, спускаемся вниз. Тут же, под началом маршрута, оставляем обе оставшиеся верёвки (чтобы не таскать туда-сюда), и неспешно спускаемся к прежнему месту ночёвки. Уже солнца нет давно, почти сумерки, и уже прохладно. И вот тут, на расстоянии 2 метров от нашей палатки (и вчера и сегодня топтались там, как могли), я (весь из себя уставший и расслабленный) проваливаюсь в трещину под лёд. Время замедляет свой ход и в голове проносится очень много мыслей: "Ни фига себе! Провалился! Лечу! Да ещё так долго! Значит глубоко! Мать твою так! Да здесь ещё и воды налили!". Это был финиш! Точнее, это была "бутылка" высотой-глубиной метров в шесть, и в диаметре метра четыре. На дне вода. Я плюхнулся в воду в полном снаряжении. В полёте ни за что не задел и не ударился. Ногами дна не достаю. Вода, сами понимаете, не слишком тёплая, освещение тоже никудышное. А сверху, в дыру, кричит Алик: "Ты живой? Жди, я побегу за верёвкой!". 500 м вверх, 500 м вниз... Начинаю барахтаться. Когда на ногах не ласты, а кошки, а вместо водолазного костюма - пуховка, рюкзак, обвязка, беседка, каска, плавать не очень-то удобно. Ледоруб на самостраховке, засунут за рюкзак. Изловчившись, вытаскиваю его. Каждый ловкий трюк сопровождается полным погружением. Хуже с ледовым молотком. Он заправлен в петельку на беседке и рука в разбухшей меховой рукавице под водой не может его ухватить. Стискиваю зубами рукавицу и голой рукой вытаскиваю молоток (он пытается сразу примёрзнуть к руке). Теперь - надеть опять рукавицу и ухватить молоток. При этом два постоянных неудобства - нарастающее чувство холода (вода-то ледяная), и необходимость держаться на плаву, чтобы не нырять с головой. Наконец, ледоруб и молоток в руках. Начинаю по стенке вылазить из воды. Ощущение, что это не мои руки и ноги. Мозг отдаёт приказы, и они выполняются. Нет того нормального ощущения, что нога встала хорошо, и молоток нормально зашел в лёд. В голове, однако, ехидный голосок ведёт репортаж о новом виде развлечений - "подводном ледолазании". Успеваю подняться на 4 метра, когда сверху Алик спускает мне верёвку. Очень трудно прощёлкнуть проводник в карабин. Но, в конце концов, я - наверху. Меня трясёт озноб от переохлаждения, а Алик лихорадочно раздевает меня и переодевает в сухую одежду (что-то ему приходится снять с себя). Под клацанье моих зубов из-под пуховки и спальника, Алик варганит горячее питьё и выливает в меня. Понемногу я отогреваюсь и вытаскиваю из обледенелого рюкзака сигареты. Они остались сухими. Алик очень возмущён этим фактом...
Третий день. Я остаюсь "на хозяйстве". Алик уходит наверх один. Будет работать "соло". Мне надо всё пересушить и через полчаса все окрестные камни на леднике покрываются разноцветьем моей одежды. Когда разложено всё, принимаюсь за фотоаппарат. "ФЭД-Микрон-2" - чудесная камера, полуавтомат, к сожалению сейчас незаслуженно забытая и видимо снятая с производства. 20 минут под водой и ночь после этого на морозе - весьма серьёзные причины для нарушения механических, электрических и оптических свойств. У меня в наличии единственный инструмент - цыганская игла из ремнабора. Этой иглой мне удаётся разобрать весь фотоаппарат (в т.ч. объектив) на все разделяющиеся части и винтики. Картина эта выглядит со стороны так. Я сижу в одних плавках на большом плоском камне, на леднике, на высоте 5000 м под обжигающим солнцем, пальцами ног придерживаю от ветра на камне кусок целлофана, куда и складываю каждую извлечённую или открученную деталь. При этом поглядываю на фигурку Алика примерно на середине сосульки. В итоге, всё было раскручено, просушено, протёрто, а потом опять собрано. И фотоаппарат заработал, и все последующие кадры тоже потом получились. Ай да, чудо-техника...
Алик за этот день обработал в одиночку полторы верёвки. Я за этот день высушил одежду, обувь, снаряжение и... ни разу не чихнул! Как сказал Алик, это было его главным переживанием весь день на маршруте. Потому что если бы я заболел, пришлось бы валить вниз.
Мы сварили на газовой кухоньке (самоделка Алика, а баллоны - из-под "Дихлофоса" - заправлены обычным пропаном) супчик, накидали в него сухарей, потом съели, потом - чай, потом я закурил, а Алик опять рассказал мне всё, что он знал о вреде курения. У нас ни рации, ни аптеки. Мне не пришлось глотать ни аспирин, ни тетрациклин, и нам не надо в "положенное время" орать в "Виталку": "База! Я Лагерь-1! У нас всё в порядке!" Алик спокоен по этому поводу. Его спокойствие передаётся и мне. Завтра надо "доделать" сосульку. Это ещё пять с половиной верёвок. Наверно доделаем. Небо в звёздах. Ледяной пейзаж, подсвеченный луной, фантастичен и подобен лунному. И не очень холодно. Настроение философское, умиротворённое и покаянное. "Да, - говорю я, - мне уже 24 года, а в жизни не сделано ещё ничего значительного, нет ни карьеры, ни семьи, ни детей, ни подвигов, ни открытий, ни достижений..." Алик слушает, не перебивая, но через пять минут, почти слово в слово, высказывает то же самое. Разница лишь в том, что "ему 34, а ...". Под эти мысли мы и засыпаем.
* * *
День четвёртый. Выходим. Всё имущество при нас, вернее при мне. Алик идёт первый, без рюкзака. Очень быстренько подымаемся по навешенным перилам четыре с половиной верёвки, и ... продолжаем работать. День чудесный, солнечный, хотя мы всё время в тени. Но чем ближе к верху, тем меньше нас обстреливают камни. Весь день был похож на тиканье часов: "Тик-так". Отлаженные, отработанные движения. Лёд хоть и не стал проще, но стал понятнее. Мы привыкли к нему и знали, чего от него ждать. И в закатных лучах солнца мы попадаем в ... "хрустальную шкатулку". В самой верхней части "сосульки" находится полость-пещерка жилой площадью 10 кв.м. Вход в неё, и стены, и потолок - всё состоит из больших, маленьких и средних сосулек, ледяные сталактиты, сталагмиты и сталагматы ориентированы во всех направлениях, вопреки законам земного притяжения. Уже в полутьме безжалостно уничтожаем "красоту" и расчищаем место для палатки. Сосульки жалобно звенят с различной тональностью и покорно осыпаются под ударами ледорубов. Звуковой фон дополняют глухие удары наших касок, натыкающихся на выступы сверху.
Ну что же, СОСУЛЬКА пройдена!
День пятый. Утром, после завтрака (собственно, завтракать уже было почти нечем), Алик предлагает "разгрузиться". Мы выбрасываем четыре отечественных верёвки (мнение единогласное, но, как завхозу экспедиции, мне было стыдно), и, после небольшой дискуссии, мой поролоновый коврик, запаянный в полиэтилен, и мой пластмассовый фонарь на три больших круглых батарейки. Было, конечно, жалко, но в результате существенно уменьшился объём и вес рюкзаков. В этот день Алик выпускает меня первым. Сложностей уже и нет, просто устали, отощали и высота почти 6 км. В полдень, после преодоления всех лабиринтов верхнего ледопада, мы достигли гребня, а потом и вершины ( 6100 м ). Для меня это первый в жизни шеститысячник. Обычное в такой ситуации состояние - смесь восторга, эйфории, отрешённости, усталости и "потусторонности". Хочется прилечь и поспать. Ленивые и тёплые, раскрашенные жёлтым вечерним солнцем облака, скользят вокруг нас, и идти не хочется никуда. Начинаем спуск. Под ногами, по-прежнему, только лёд. И чем ниже, тем круче. Идём, не связываясь, лицом в долину, впечатываем кошки в лёд "гренадёрским шагом". Уставшие ноги не держат, дрожат и подгибаются. Крутизна около 45 градусов. Всё время хочется развернуться лицом к склону, соорудить ступеньки и отдохнуть, опираясь ледорубом о склон. Но время подгоняет.
Новый сюрприз. Кальгаспоры. "Льды кающихся" (напоминают в профиль монахов в капюшонах, согнувшихся в молитве). Раньше я их видел только на фотографиях в книжках по альпинизму. Тут целый аэродром, только наклонный. Сплошное спотыканье и дёрганье. То обломится кромка гребешка под ногой, и ты теряешь равновесие, то выбиваешься из такта при переступании высокого ледяного гребня. Представьте себе вспененное штормовое море с частой рябью набегающих одна за другой метровых волн. И вот это всё в замёрзшем и мгновенно застывшем виде, изо льда и под наклоном. Это и есть кальгаспоры. На фотографиях очень красиво, а ходить по ним - хуже некуда, сплошное мученье.
Потом опять обычный лёд, лёд с камнями, кусочки морен, опять лёд. Даже когда начались осыпи, мы не сразу сняли кошки. Половина спуска прошла в темноте. Интуитивно выбираем нужное направление и продолжаем спускаться. Когда сняли кошки, ноги стали, как чужие, настолько укрепилось за 5 дней привычное ощущение опоры под ногами через металлические зубья. Можно было конечно ещё раз заночевать, но уж очень хотелось домой. И мы двигались.
В базовый лагерь пришли в 3 часа ночи. Нас ждали, и никто не спал. Праздничная еда - до отвала. В ход пошли все последние заначки деликатесов. Чай, компот без ограничения. Нас целуют, раздевают, обнимают, наливают... Что-то спрашивают, говорят, поздравляют... Выпитый глоток алкоголя из протянутой кем-то кружки сразу ударяет в голову. Все пять дней с нами не было связи. За нами смотрели в бинокль. На третий день видели одного только Алика, и ничего не могли понять. Переживали и волновались. Алик достаёт припасённую заранее бутылку "Арктики" (финский клюквенный ликёр). Так и запомнился вкус этой "Арктики", как вкус победы. И закуска - салат оливье (по вкусовым ощущениям ручаюсь на 100 %, но как завхоз этой экспедиции подтверждаю, что в экспедиционных запасах не было ни одного компонента для "оливье" - Бог их знает, как и из чего они умудрились его сделать!?).
Вот и вся история этой экспедиции. Не вся, конечно. У каждого участника были свои восхождения и свои победы. Для меня же навсегда в жизнь вошло именно это восхождение - СОСУЛЬКА.
* * *
...Все эти воспоминания пронеслись будто мгновенно. Вид из окна вертолёта не успел даже измениться. Видимо грохот вертолётной турбины ввёл меня в некий гипнотический транс, и я перенёсся в прошлое. А Алик снова лупит меня ладонью по плечу и орёт прямо в ухо: «Смотри же, смотри! Вот она какая!». И я смотрю: «...Боже, ты мой, Алик, да что же ты опять придумал...»
Пилот вертолёта прокричал последние слова, стальная машина с рёвом оторвалась от земли, а шквальный ветер от лопастей поднял в воздух кучу пыли и что-то из нашего барахла. Нас высадили на пригорке. До основания стены примерно три километра по осыпным склонам. А в противоположной стороне, внизу, прорисовывается симпатичное селение, точнее, кишлак, по-местному. Слава богу (вернее, Аллаху), в этих местах есть разумная форма жизни, не смотря на отсутствие автомобильных дорог. Видны фигурки людей, животных, деревья. А ниже кишлака, в обрыве глубокого скального каньона, можно разглядеть белую нитки реки. Если цвет белый, значит очень бурная и пенистая река. А также чистая. У грязных рек вода и пена жёлто-коричневая. Очень жарко. Наверно, не менее 50 градусов. С наслаждением пьём воду из небольшого ручейка. Кстати, на стене, по предварительным данным, может не быть воды и снега – придётся тащить с собой запас воды. Но это всё впереди. Пока же – полное блаженство и хочется расслабиться после такой длинной дороги. Одуряющий и пьянящий запах азиатских гор. Дикая глухомань, не испорченная ещё цивилизованными людьми. Красота, простор и величие. Окружающие горы излучают флюиды силы и спокойствия. Один из переводов названия этой местности звучит, как «тихая земля». Приятно полежать на этой тёплой земле, но Алик уже командует ставить палатку.
Под вечер снизу из кишлака пришли два старика в халатах и тюбетейках. Принесли угощение – абрикосы и лепёшки. Мы их угостили зелёным чаем с халвой. Неспешно разговаривали, сидя за импровизированным достарханом и пили чай из пластиковых аэрофлотовских чашек. Вопросы стандартные: кто мы, откуда, зачем прилетели, куда пойдём, есть ли среди нас врач, есть ли у нас таблетки, не продадим ли мы после восхождения верёвки... Помнится, в одной из азиатских экспедиций, в аналогичной ситуации, наш врач Коля Рубинский дал женщине упаковку синтомицина для лечения расстройства живота у её ребёнка. На наших глазах женщина запихала пятилетнему ребёнку в рот всё содержимое упаковки сразу. После этого случая Коля выдавал приходящим больным от всех болезней таблетки только одного вида – глюкозу. А вообще в тех кишлаках, что вблизи проезжих трасс, там, где бывает много заезжих туристов и альпинистов, местные мальчишки долго провожают проходящих людей с рюкзаками и кричат им заученные русские слова: «Эй, русский! Таблетка, деньги, очки, карандаш дай!» Бывает, что ещё добавляют популярное русское матерное ругательство, скорее всего, не особенно понимая его смысл.
Здесь не так. В этом кишлаке мальчишки не бегают за туристами и не клянчат. За это можно получить по шее от взрослых. Тут традиции. Женщины ходят в парандже (да-да, до сих пор) и не покидают пределов кишлака. На русском языке могут говорить только мужчины. Мужчины на время могут покидать селение (служба в армии, обучение), но потом всё равно возвращаются. В кишлаке четыре стада баранов. Одно колхозное, а три – байские. Баев здесь три. Это председатель колхоза, секретарь парторганизации и милиционер. И поголовно все в кишлаке, кому больше 18 лет, являются членами партии! Тут я уже использую информацию, полученную позднее от местного пастуха. Да, вот ещё что. Местный язык, как оказалось, является одним из самых древних фарсийских наречий. Это я тоже потом вычитал нечаянно в одной газете. Так что местечко ещё то. В кишлаке без всяких дополнительных декораций можно снимать фильм про басмачей. Дома расположены уступами, на склоне. И крыша каждого дома является двориком для дома, расположенного выше. В каждом дворе открытая печь (кажется, их называют тандырами), в ней пекут лепёшки – без соли и сахара, только мука и вода. Полы – земляные или глиняные, устройство быта в домах крайне простое. Есть магазин с самыми необходимыми товарами и продуктами. Зачастую в таких магазинах можно было обнаружить крайне дефицитные, по нашим меркам, импортные изделия – одежду, обувь, галантерею. Мы их называли «колониальными товарами». Для местных жителей они без надобности. Хлеб в магазинах не продаётся, по мусульманской религии это большой грех. Если спросишь хлеб у продавца, то он просит подождать, идёт тут же к себе домой и приносит несколько лепёшек. Деньги брать отказывается. Но это только в горных кишлаках. В крупных городах, типа Душанбе, Ташкента, Самарканда, Алма-Аты такой традиции конечно нет.
* * *
Первая ночёвка в горах - это полный кайф. Ты попрощался с городской жизнью, и её последние щупальца с неохотой разжались, отпуская тебя. Это свобода! Ты здесь, ты приехал. Ты будешь пить чистую воду, и дышать чистым воздухом. Все твои болячки надолго уйдут, мышцы окрепнут, кожа покроется бронзовым загаром. Сколь мелочными и ничтожными кажутся все наши «городские» дела и проблемы отсюда. Вот она, жизнь! Настоящая дикая природа, величественная и прекрасная. Под эти сладкие мысли хорошо засыпать в своём пуховом спальнике. Ночь тёплая и полог палатки можно не закрывать. Комаров здесь нет. Огромные яркие и очень близкие звёзды тихонько шуршат и нашёптывают тебе что-то приятное. Здравствуйте, ГОРЫ! Мы приехали...
Солнце уже встало, но палатка ещё в тени. Разбудили голоса. Пришли опять гости из кишлака. Алик ворчит, что пора лезть на гору, пока нас не замучили визитами. Из спальника вылезать неохота, ещё не жарко и хочется опять заснуть на чуть-чуть. Но, Гора зовёт...
Итак, сборы. Наша поляна уложена кучками разноцветных вещей. Верёвка – 2 шт. по 50 м, петли и оттяжки, железо – крючья, карабины, закладки, френды, личное снаряжение – рюкзак, каска, страховочная система, самостраховка, карабины, жумар, спусковуха, перчатки, молоток, одежда – всё на себе, плюс пуховка и анорака. Палатку, коврики и спальники не берём, ночёвки будут сидячими, или даже висячими. Еда – чай, сахар, халва, вода во флягах, леденцы, сыр, орехи, лепёшка и сухари, колбаса сырокопчёная, рыбные консервы, сублиматы. Газовая горелка, три баллончика с газом, в качестве котелка – литровая жестянка из-под кофе, кружка, ложка, нож, зажигалка, небольшая аптечка, фотоаппарат, плёнки. Вроде всё. Не должно быть ничего лишнего. Каждый дополнительный килограмм прольётся ручьями пота. А я предвкушаю, что в основном, всё это придётся тащить мне, ведь Алику идти первым, и он должен быть разгруженным. Местные заверили, что палатку и оставшиеся вещи можем не прятать, воровство здесь не принято. Ну что ж, поверим (и проверим). Алик ушёл на разведку, под склон горы. Я корректирую карандашом в блокнотике список того, что мы берём и, «на глазок», оцениваю вес разложенных кучек. Многовато и тяжеловато... Гора, закрывая полнеба, уходит куда-то в бесконечную вышину. Во второй половине дня она освещается солнцем, сейчас её цвет жёлто-коричневый, но самый верх отливает сине-голубым, и даже фиолетовым – там, где угадывается гигантский карниз. Насчёт 80 метров Алик явно загнул, но нависание приличное. С карнизами Алик тоже умеет управляться. Я мысленно переношусь в прошлое, в тёплый и разноцветный осенний Крым...
* * *
Это было в Новом Свете. Как обычно, Алик вызвонил меня и призвал срочно явиться в назначенное место со всей амуницией для выполнения «особо важного задания». Заданием оказалась задача преодоления потолка небезызвестного грота Шаляпина. С земли и до выхода на кромку потолка (конец козырька, переходящий в стенку) по прямой линии это составляло примерно 60 метров. Кроме Алика и меня, в выполнении задания участвовали ещё два альпиниста – Толик Гениуш из Одессы и Феликс Флоряну из Кишинёва. На потолке одновременно находились три человека. Первый – прокладывал маршрут, бил крючья, второй, в максимальной близости от первого – страховал первого, третий (в основном, это был я) – чистил потолок и выбивал крючья на уже пройденных участках. От каждого из трёх вниз спускалась перильная верёвка, и, когда требовалось сделать перерыв, можно было спуститься по верёвке вниз, искупаться в море, перекусить, а потом опять вверх и за работу. Работа под потолком – не сахар. Висишь на собственной самостраховке, ноги раскорячены в петлях и лесенках, каждое действие приводит к вращательным и колебательным движениям. Требуется много ловкости и физических усилий, чтобы в таком положении забить следующий крюк (или, что касалось меня, выбить предыдущий), а потом переместить своё тело и все поддерживающие его верёвочки и петельки на следующий крюк. Работа была тяжёлая, но возможность, время от времени, «сдюльферять» вниз и окунуться в море компенсировала все трудности. За пять дней потолок был пройден. На самой верхней точке потолка мы оставили «на память» висеть самую длинную (не менее 10 ступенек) лесенку, которую одолжил на мероприятие Валера Овчаренко. Не знаю, повторил ли кто-нибудь этот маршрут, но лесенка висела лет пятнадцать.
* * *
Далеко внизу – наша голубая палатка. Под ногами противная осыпь. За спиной тяжёлый рюкзак. Спина мокрая. Во рту скрипит песок. Вокруг пыль. Подъём всё круче, стена всё ближе. Пахнет скалами, пряностями и мумиём. Да, места самые, что ни есть, подходящие для мумиё. Полное безветрие. Осыпь переходит в скалы. Ищем подходящую площадку и начинаем связываться. Странное сочетание нетерпения, ощущения непосредственной близости момента старта, и какого-то мандража, или страха. Не смотря на жару, даже дрожь какая-то по телу пробежала. Ну, ничего, прорвёмся. Всё-таки, ведь Алик будет лезть первым, и, видимо, всё время…
* * *
Уже скоро два часа дня. Уже прошли три верёвки. Алик назвал их лёгкими (я бы так не сказал). Ноги уже не дрожат, организм приспособился, и все скалолазные навыки вспомнились и возродились. Зато всё тело болит от работы. На руках первые ссадины. Коленка ударилась о молоток (или молоток о коленку) и теперь чего-то с ней будет (лучше бы рассосалось). По щеке хорошо садануло мелким камушком. В глаза насыпало сверху мусора. Задранная шея затекла от напряжения. Всматриваюсь в копошащегося сверху Алика и стараюсь не упустить моменты его движения, чтобы выдавать верёвку свободно. В то же время надо быть готовым к рывку. Мало ли… «Верёвки пять!» - ору я, что есть мочи, «Понял!» - доносится мне в ответ. И ещё – постукивание молотка, но вялое, с перебоями, не такое звонкое и чистое, когда крюк и щель подходят друг для друга. Долго, очень долго он на этом месте. Наконец верёвка дрогнула и потянулась вверх. И тут же истеричное: «Вы-да-ВАЙ!!!...» И я быстро-быстро выдаю. Остановка. Выдаю. Чуть вниз. Выбираю. Опять вверх. Пауза. Опять на одном месте. Пошла. Последние два метра уползли в направлении Алика. И как только я собираюсь сообщить ему, что «ВЕРЕВКА ВСЯ!!!», как он сообщает мне: «На самостраховке! Перила готовы!» Вот, и слава Богу. Считай, прошли четвёртую верёвку.
Теперь – моя очередь. Алик отдохнёт, пока я доберусь до него. Первым делом сжимаю и разжимаю затекшие на страховке пальцы. Потом – развязываю узлы, вынимаю закладки, выбиваю крючья – короче говоря, демонтирую станцию. Готово…
Господи! Сколько же раз все это уже было? Легкий (или не очень легкий?) внутренний страх перед крутизной этих скал. Падающий со свистом (хоть бы не по веревке!) камень. Сухость во рту, привкус крови от прикушенной губы, и воображаемая холодная журчащая вода. Много, очень много воды! Заскорузлая от высохшего пота футболка. Ссадины на пальцах и присохшая кровь (когда поранил, и не помню). Запах горелой серы после падения камней, еще запах каких-то пряных трав и собственного пота... Все это было со мной уже много раз – сто раз или больше… Де-жа-вю, так, кажется, это называется… И я лезу вверх, преодолевая земное притяжение, подтягиваясь руками, сокращая натруженные мышцы…
Первый этап Кубка России по фрирайду 2019 состоится с 8 по 10 февраля на склонах горного курорта “Роза Хутор”!
