«Горы — это зона. А ты — сталкер». Интервью с Глебом Соколовым

О насущном. Вы следили за восхождением Нилова и Головченко на Жанну?

Я читал об их идее, и мне сразу показалось — фигня. Такие маршруты пока не делаются в двойке: слишком большой объём тяжёлой работы, высоко, холодно и стена непростая. Я не верил. Так же как я не верил в восхождение на Латок* в прошлом году. У них команда была несбалансированная. Иногда везёт. Успевают. Выстреливают. Но регулярности не будет.

* Имеется в виду восхождение на вершину Латок (7145 м) в Каракоруме в 2018 году. Из-за плохой погоды на стене застряла связка — Александр Гуков и Сергей Глазунов. Во время сложнейшего спуска Сергей сорвался и погиб, а Александр остался на горе один без альпинистского снаряжения. Александра сняли со стены вертолётом через 7 дней.

Ребята на Жанну прошли стену…

Они не прошли стену. Стена осталась нетронутая. Собственно говоря, они испортили маршрут. После них кто там пойдёт? Это будет уже вариант.

Я не скалолаз и стенные вопросы далеки от меня. В нижней части у них был ледопад — непредсказуемый, всегда может что-то съехать или подвинуться, риски большие. Но на Жанну всегда так было! На ледопаде и предыдущие группы горя хватали, но самое сложное всегда стена. До опасной части они не дошли — до скалы, где ты повисаешь, иногда без шансов вернуться, только через верх.

Пик Победы. Фото Глебы Соколова

Нигде больше люди так не следят за погодой, как в горах. Вы давно в горах — есть по чему судить. Климат меняется?

Конечно. Сильно меняется. Идёт какое-то грандиозное потепление. На Тянь-Шане и Памире из-за него заметно уменьшается количество осадков. Если раньше на маршруте на пик Ленина третий лагерь был на перемычке между Раздельной и вершиной, то сейчас там громадный провал и палатку поставить невозможно. Все ночуют и живут на Раздельной. Опасное такое место. Но что сделаешь.

Погода стала хуже или лучше?

Погода стала лучше — осадков меньше. Я сужу по Победе. Когда туда ходили первые альпинисты, люди гору не видели — она вся была закрыта. Всё в снегах, всё в облаках. А сейчас бывает по месяцу хорошей погоды.

Значит сегодня у восходителей больше шансов подняться на вершину?

Ну да.

Слушайте, но льды отступают, появляются скалы — сильно меняется рельеф. Маршруты становятся технически сложнее?

В этом смысле становится опаснее. Когда скалы были во льду — ещё ничего. Сейчас стало камнеопасно. И… сложнее. В больших горах эти изменения не так сильно заметны, другое дело в малых — там всё гораздо серьёзнее.

Говорят, что даже на трудный маршрут вы можете взять с собой увесистый том. Вы так любите читать?

А чем заниматься в горах? С утра ты отработал на горе, а дальше двигаться уже нельзя — снег раскисший, становится опасно. И у тебя остаётся ещё пол дня в запасе. Валяешься ты на солнце, скучно. А книжечка скрашивает такие часы. Народ ещё в карты играет, если собирается большая компания.

А есть любимая книга?

Есть конечно. Я люблю полудокументальные или полуисторические книги. Мне очень нравится Гумилев, Лев Гумилёв — «От Руси, до России» и остальные. На высоте такие вещи иногда трудно идут — нужно вдумываться, тогда беру лёгкое развлекательное чтиво. А сейчас на восхождение можно взять сколько угодно книг — электронная книга выручает.

Да, все что угодно. Библиотека в кармане. То есть вам нравится история?

Да, нет. Просто мне нравится как он пишет, да и любопытные вещи пишет. Вопросы вспышек человеческой пассионарности — теория пассионарности**.

** Лев Гумилёв — советский историк и географ. Пассионарная теория этногенеза описывает исторический процесс как взаимодействие развивающихся этносов с вмещающим ландшафтом и другими этносами. Из Википедии.

Учёные-историки её не принимают.

Так она эмпирически доказана. Сейчас мы наблюдаем момент, когда Запад гаснет, а молодые народы со всеми своими недостатками, но поднимаются.

Перечитываете книги или любите новые?

Перечитываю, кое-какие перечитываю.

А фильмы пересматриваете?

Очень редко.

Новые смотрите?

Нет, вообще не смотрю.

Вы человек привычки?

Да, я очень люблю портвейн. Массандровский. (Смеётся)

Утром кофе. Всегда. У меня кофемолочка ручная, горелочка. Для меня всё это вроде психологического рефлекса: утром кофе не выпил — целый день сам не свой.

Маленькие традиции?

Конечно. Это даёт какие-то зацепки, основательность: ты не перекати поле, не болтаешься непонятно где и как. У нас на Иныльчеке утро всегда начинается с кофе. Мы собираемся компанией, перетираем какую-то тему и пьём кофеёк.

Я не просто так это спрашиваю. С умыслом. Вы уже около 50-ти лет в горах. И 25 лет — это ваша профессия.

Так. В 72-м я в первый раз выехал в горы… Сходится. Кстати, работаю я только в Актру — алтайский альплагерь. Только там. А в высокие горы я езжу для себя, никого не вожу.

Как удалось сохранить любовь к горам? Свежий взгляд на них?

Но там же всё постоянно меняется! Сначала, первые лет десять в горах, ты набираешь ощущения. Как в браке — а потом всё предсказуемо. Вообще в альпинизме есть три стадии: сначала насилуют тебя, потом ты насилуешь сам себя, и в конце ты насилуешь других.

Образно!

Так и есть. Лет восемь я зарабатывал своего кмс-а. Не спеша — учился. Потом ушёл в СКА (Спортивный Клуб Армии) в команду. Мы делали очень серьёзные высотные стенные восхождения. Стал инструктором. В 79-м я впервые сходил на высоту — на пик Ленина. Потом я ушел работать в МАЛ***— обеспечивать безопасность иностранных клиентов. Там свои впечатления, своя атмосфера, круг общения. МАЛ закрыли с распадом Союза. В последний его год я успел сходить на Коммунизма, Корженеву и на Ленина из лагеря в лагерь, один. Тогда же я открыл для себя Тянь-Шань — в 90-м прошли траверс Горького - Хан-Тенгри. Мне очень понравился район. Он необычный. Победа — очень сильная гора, не слабее восьмитысячников. На её вершине я был в 93-м.

А в 96-м я впервые попал в Гималаи, на Макалу. Какие там необычные краски, какие горы — это нужно было снимать. Фотография — новый этап в горах. И всё время так — появляется что-то новое. Поэтому скучнее не становится. Поэтому и интересно до сих пор.

*** МАЛ — система Международных Альпинистских Лагерей в СССР.

Эверест. Фото Глеба Соколова

Вы обмолвились об одиночных восхождениях. Это ваш конёк. Не все хотят ходить в одиночку. Скучно. Страшно. Какие у вас с этим связаны ощущения? Почему вы иногда ходите один?

Наоборот не скучно. Дело в том, что одиночные восхождения очень мобилизуют и дисциплинируют. Ты не должен ошибаться. В группе ошибку можно накапливать, только после этого что-то происходит. А здесь любая ошибка — мгновенный ответ. Кстати, на большие горы люди тоже ходят в одиночку. Да, в команде, но не в связке поднимаются на вершину. На К2 мы по-одиночке топтали снег на последнем участке: перила были только до какого-то места, а дальше оступился — тебя нет. Без кислорода. Приходится напрягаться, всё время контролировать себя.

Когда вы идёте один. О чём вы думаете?

Думаешь — какой я дурак. Зачем мне это нужно?

Я один никогда не скучаю, у меня всегда с собой музыка какая-нибудь.

Что слушаете?

Люблю старых бардов, авторскую песню. Pink Floyd люблю, Deep Purple, Space — много чего. На маршруте никогда не слушаю музыку — умрёшь, не поняв что произошло. А народ идёт с наушниками по леднику… В горах ты всегда должен быть готов. Горы — это зона. А ты — сталкер. Что-то может произойти в самом неожиданном для тебя месте. Музыка очень расслабляет. Только когда ты залез в палатку и чётко понимаешь, что на тебя ничего не свалится, тогда можно дать себе отдых. Книжечка с собой. Коньяк с собой: чуть-чуть можно и даже нужно. Если напрягся, устал, замёрз по полной программе — не важно, то 20-40 граммов коньяка помогают. На траверсе (Победы) было: намёрзнешься за целый день, упашешься, залезаешь в палатку, а спать не можешь. Когда ты выработался полностью, тебе холодно и неудобно, лавины шумят, то можно выпить, чтобы расслабиться, а не лежать в тревоге.

Вам 65. Приличный возраст. Как удается сохранять отличную спортивную форму тогда, когда вашим сверстникам не всегда удаётся и просто здоровье. Как вы относитесь к современному ЗОЖ: всё по строгому распорядку, только полезное!

ЗОЖ — это удел бабушек. Видимо нет у людей других затей. От скуки придумывают себе это занятие.

Шерегеш. Фото Жени Алексеевой

У вас нет расписания тренировок? Скоро сезон и нужно подготовиться.

Нет. Я с удовольствием всю зиму катаюсь на горных лыжах. В прошлые выходные в Шерегеше как-раз было закрытие сезона. Я дружу со спасателями и когда у них сенокос начинается — травматичный период, я акью вместе с ними таскаю. До семнадцати человек в день. И всё по глупости.

Шерегеш. Фото Глеба Соколова

Вы скитурите?

Нет. У меня хорошие слаломные лыжи — спортцех. И я рассекаю на них. Когда хорошо получается, вечером такое чувство самодостаточности появляется.

Вы любите скорость?

Тоже нет. Уже нет. Но я люблю «карвить». Люблю жёсткие склоны. На рыхлом тоже хорошо, лес — это здорово, но я чётко понимаю, что если я себе там что-то отверну, это будет уже надолго. Сезон пропадёт. А сезон пропал и… Пока был молодой — можно, а сейчас нужно быть аккуратнее.

После 2009 года (восхождение с Виталием Гореликом по Верблюду) вы были на Победе?

Я с напарниками делал несколько попыток восхождений на Победу, но не получилось. В 2011 с Виталием Ефимовым дошли до 6400 по «Доллару» и повернули. Незадолго до нас по Доллару прошёл Денис Урубко и не было смысла упираться. С Витей Ковалем мы два года назад хотели пролезть новый маршрут на Важу (пик Важи Пшавела, 6918 м). Два дня работали, а потом пошёл снег. Мы закопались в склоне и через нас прошло с десять лавин — мы собрались и пошли вниз. На Важе наверху склон сильно заряжен и даже если ты пройдёшь стену, то попадешь на этот неустойчивый снег и уедёшь вместе с ним. Нужно попасть на погоду!

Ещё собираетесь туда?

Да.

В этом году?

В этом году у нас новый маршрут на Хан. А дальше как получится, как у народа хватит сил. Дело в том, что там есть несколько интересных маршрутов, но на них нужно идти командой, а нас мало. Нужно минимум четыре человека, а лучше пять-шесть. Только тогда можно говорить о серьезном маршруте. На Победе стенная часть наверху. Снег то я обработаю — это мой профиль. А дальше придётся лезть по скале и одного скалолаза будет не хватать, нужны два нормальных скалолаза. Запас нужен.

Хан-Тенгри. Фото Глеба Соколова

Может вспомните лучший день в своей жизни. Самый яркий. Абсолютного счастья.

Когда я развелся что ли? Да нет таких. То есть их много. Если говорить о восхождениях… Ощущение, что ты сделал что-то, приходит не тогда, когда ты залез на гору, а позже. Ты всё осмысливаешь, повторяешь много раз про себя — это потом долго греет и наполняет тебя чувством, что жизнь не зря проходит.

То есть эти моменты связаны с горами?

И с горами тоже. Я очень люблю болота. Осенью. У меня есть любимое место не очень далеко от Новосибирска — километров 170. Лодка резиновая с мотором, протоки, тишина, только утки взлетают время от времени и вот эта желтая берёза, осинки красные…Просторы такие! Ты чувствуешь свою незначительность и одиночество. Нас обычно несколько человек, но тем не менее эта оторванность от всего наполняет душу восторгом.

Счастье — это…

Не знаю. Каждый раз это новая формулировка. Каждый раз зависит от ситуации. В горах — одно. Дома — другое. Сидишь за компьютером, обрабатываешь фотографии и вдруг одна из них так хорошо получается — ах какой я молодец!

Вы счастливый человек?

Несчастным не могу себя назвать.

Самое трудное решение в вашей жизни...

Их тоже много. Ведь так не получается — принял решение, а дальше всё, ровная красивая жизнь. Так что ли? Сложные решения иногда связаны с горами, семейные отношения вносят свою часть сложных вопросов, потеря друзей. Мне говорят, когда ты книжку будешь писать. Когда состарюсь я конечно издам книжонку, и одна из глав будет называться — «Дорогие мои покойники». Про друзей, которых я потерял. С уходом некоторых у меня кардинально поменялась жизнь: у нас были общие идеи, без них это не интересно. Но это скорее сложные моменты жизни.

Одиночные восхождения — это попытка не прикипать к кому-то?

Нет. Сейчас я в одиночку не хожу. Я не вижу объекта и причин. Траверс Победы я ходил один — да, просто я разводился. Надо было побыть самому с собой. А там была борьба за жизнь по-настоящему. Было много снега, очень много. И когда ты плывёшь по шею в снегу и понимаешь, что уехать — нефиг делать, то все посторонние мысли становятся вторичными. Я вернулся другим человеком. Смирился со своими проблемами. Когда человек зацикливается на чём-то, то у него включается положительная обратная связь —он накручивает себя всё больше, а тут произошёл разрыв этой связи.

Канченджанга. Фото Глеба Соколова

Альпинисты чем-то отличаются от остальных людей?

Конечно. Я бы сказал, что альпинизм по сути своей военная игра. В горах так же легко сгинуть, как на войне. И ты также зависишь от своих товарищей — ты от них, а они от тебя. В горах складываются крепкие команды… Они знают про тебя всё и ты о них. Слабые стороны, сильные. Люди раскрываются в горах. Когда долгое время живёшь в одной палатке, становятся понятны привычки друг-друга. Что-то может нравится, что-то нет — нужно работать.

Как можно назвать эту черту? Коммуникабельность?

Нет, альпинисты не всегда коммуникабельны. Но тем не менее… доверительных отношений в альпинизме, как на войне, значительно больше, чем в обычной жизни. Дружбы, товарищества. У меня были напарники с которым мы ходили в горы, а в «мирное время» общались совсем мало. И нас это устраивало. В горах мы были коллективом.

Какие черты характера становятся залогом успеха в горах? Есть такие?

В горах самое главное — не подводить других. Ты доверяешь свою жизнь другому безоговорочно и он точно так же. Вы прекрасно знаете черты друг-друга и происходит компенсация, объединение сил на пути к одной цели. Возьмём московскую двойку Нилов-Головченко — удачная связка, они же притёрлись друг к другу, им нравится. И у других точно так же. Есть одиночки. Например, Бабанов. У него такой взгляд на жизнь. Ну и хорошо. Пусть цветут все цветы.

Лхоцзе Средняя. Фото Глеба Соколова

Кроме азиатских гор, есть любимые районы?

Могу сказать, что не люблю. Кавказ! Сыро, тучи — никакого удовольствия. Непал — другое дело! Мы долгое время ездили под Эверест. Интересно лезли на Лхоцзе Шар. Вот это было жёстко. Мы в последнем лагере на 7900 провели три ночи и только после четвёртой встала погода. Все три дня мы пролежали — снег, пурга. А тут всё — ни ветерка, солнце бьёт прямо в нашу палатку. Собрались и быстренько пошли. Я в тот день повесил пятьсот метров. В лагере мы договорились, что в час дня поворачиваем назад. Время к часу и я понимаю, что мы здорово не доходим. И если мы отступим сегодня, а уже 1 ноября, то мы до горы не дойдем, а она вот — рядом. И я отрываюсь ото всех, метрах в ста от них молочу — фиг вы до меня доорётесь. Но они не кричали, за мной шли.

Такой молчаливый сговор.

Да-да. А выше всё круче и круче, на вершине вообще вертикальные снега. Плевать, залезу. Залез. Вот она вершина. Остальные встали метрах в 30 от меня. Я говорю, ну что, кто-нибудь полезет сюда. Нет, говорят, не полезем. А уже всё — 7 часов вечера. А я то спуститься не могу: у меня ледоруб и больше ничего. Серега Тимофеев вышел с куском веревки, я сполз к ним когда стемнело.

Авантюра! Но вы вернулись удачно?

Это отдельная история. Ветра нет, в склон светит луна, а склон нужно траверсировать — не вниз идти, а вдоль. Следов вообще не видно, рельеф не читается — луна мешает. Меня отправили вперёд, на живца. У нас было пятьдесят метров кевларового шнура и меня выпускали на всю длину. А там промоины и их не видно совершенно. И вот я иду, иду, а потом — хлоп, и уже лечу. Маятником все пятьдесят метров. Сверху мат. Они страхуют на ледорубе — лежат на нём все, а меня болтает. Если что, улетим все. А что делать? Я несколько раз повторил этот трюк.

Устраиваю станцию — забиваю свой ледоруб, принимаю следующего. Женя Виноградский, бах, опять ныряет в эту яму, следующий Тимохов — то же… До половины третьего ночи так спускались. На конце перил мы завязали красную рубаху. Было тепло и чтобы как-то отметить перила, мы оставили яркую вещь. Я вышел прямо на неё! Ниже, выше — мы до сих пор бы спускались. Дождался Виноградского и побежал по перилам прямо до палатки. В 4 часа я был в палатке.

И вот оно счастье.

Нет. Когда мы спустились в Катманду, вот тогда пришло счастье.

А в процессе какие эмоции были? Просто работа. Вы же замечали луну? Красоту момента?

Какой там. Мысли стали как масло — вязкие. Было настолько холодно, что катастрофа. Трудно дышать — непонятно чем.

Какое восхождение сейчас вы посчитали бы крутым? На какую вершину? В каком стиле?

Да сколько угодно. Но это проекты не для одиночки и не для двойки. Для команды. Траверс Лходзе, всех трёх вершин, — грандиозная вещь была бы. Потом Эверест с востока с Канчунга — очень крутое восхождение. Сейчас там всего одно восхождение по контрфорсу Канчунгской стены, американцы ходили. На Аннапурну есть довольно хорошие маршруты. Вот такие маршруты интересны.

Сложные технические маршруты на восьмитысячники?

По большому счёту, да. Хотя на Победу с китайской стороны есть очень сложный и фантастически красивый маршрут — по скале между двумя висячими ледниками. Кто-нибудь должен сходить.

Сейчас можно спокойно пойти с китайской стороны? Сложностей не будет?

Можно, только дорого. Они почему-то цену заламывают какую-то несусветную.

Видимо ждут, когда вырастут китайские альпинисты и пройдут эту стену…

Нет, не вырастут. Они бы давно выросли, Эверест то рядом. У них есть команда, но крутых китайских альпинистов нет.

Интересно. Похоже, альпинизм — явление западной культуры.

Западной, да. Я тоже так считаю. В свое же время в Англии, чтобы стать руководителем — попасть в палату лордов, например, ты должен был себя как-то зарекомендовать. На войну съездить. Или война, или бокс, или скачки, или… альпинизм. Доказываешь, что ты не трус, что ты можешь работать в коллективе.

Не теряешь лицо в сложной ситуации.

Сейчас всё изменилось. Кризис европейской культуры, всё непонятно, размыто, раньше всё было чётко.

Под Эверестом. Фото Глеба Соколова

А есть ли сейчас кризис в альпинизме?

Конечно. Он выражается в мерзком индивидуализме. Почему нет команд? Западная философия не предполагает коллектив, там каждый за себя. После войны, годов до 90-х, у них какой-то коллективизм ещё был — то есть были национальные сборные. А потом произошла деградация человеческого общения. Всё это коснулось и альпинизма. Появился тренд, мода на быстрые восхождения маленькими коллективами. И получается… Взять тех же самых поляков, у них же были потрясающие командные восхождения — Эверест зимой. Была команда. А сейчас… На Нанга-Парбате, когда нас там расстреляли****, было две польских команды, так они друг с другом разговаривать не могли, вплоть до драки. Не уживаются. И в самих командах нет согласия. Экспедиции зимой на К2 — какой уж там. Ха-Ха. Некоторые даже из палаток не выходят. Какой смысл? Вот оно.

**** Идёт речь о теракте в базовом лагере под Нанга-Парбатом в 2013 году.

У нас также?

Да. Раньше были коллективы, команды. Сейчас с этим сложно.

Кто сейчас ходит в горы? Что там происходит?

Я считаю, люди, которые говорят, что разрядная система — ерунда, дураки. Чтобы научиться управлять автомобилем, нужно учиться. Верно? А сейчас как — мы заведём вас на пик Ленина, или на Эльбрус за один день.

Без акклиматизации?

С кислородом!

Дело в том, что люди хотят сразу и много. Потребительство. И это очень плохо. Иногда приезжают люди на Хан-Тенгри и инструктор обучает их правильно вставлять жумар. Он его вставляет другой стороной. Там трещин, ёлки палки! Если бы не перила, то на Хан мало кто ходил бы. Это железная 5Б.

Вам комфортнее в 20-м веке или в 21-м?

И там и там свои прелести. В Союзе все были одинаково бедными и все были равны. Тогда было больше дружбы, человеческих отношений. Сейчас всё сложнее: люди разобщены и это мне совсем не нравится. У людей появились другие идеи в голове, идеалы. С другой стороны сейчас я могу поехать в Гималаи и у меня потрясающее снаряжение. Так что мне с этой точки зрения комфортнее. Нельзя сказать, что там было плохо, а сейчас хорошо, и наоборот. У меня друзья все ещё с того века, мы часто эти вопросы муссируем.

Понятно, поворчать по-стариковски…))

Наоборот посмеяться.

Оригинал публикаци 
Анна Иванова специально для БАСК.