Ольга Румянцева. Северный полюс. День первый. Все вышли в искпедицию.
— Мы отправимся в экспедицию, — сказал Кристофер Робин.
— Отправляемся в искпедицию? — с интересом спросил Пух.— Никогда ни одной не видел. А где она, эта искпедиция?
— Экспедиция, глупенький мой мишка. Не “ск”, а “кс”.
— А-а! — сказал Пух.— Понятно.
По правде говоря, он ничего не понял.
— Мы должны отыскать и открыть Северный Полюс.
— А-а! — снова сказал Пух.— А что такое Северный Полюс? — спросил он.
— Ну, это такая штука, которую открывают,— небрежно сказал Кристофер Робин, который и сам не очень точно знал, что это за штука.
— А-а, понятно,— сказал Пух.— А медведи помогают его открывать?
— Конечно, помогают.
"Винни Пух и все-все-все"
Как вы помните, своё повествование я закончила на том драматическом моменте, когда вертолёт улетел. А мы остались посреди снежного поля со своими санками, лыжами. И на горизонте кроме снежно-ледового поля никаких других развлечений не предвиделось.
И вот тут всех накрыла очередная волна эйфории: "ААААА! Началось! Мы в Арктике! Мы идём на полюс!"
Светило солнце. Насколько хватало глаз вокруг простирались снежные просторы иногда вздыбливающиеся глыбами льда.
Впереди была дорога на полюс. Это ли не чудо?!
И продолжалась эта эйфория бесконечно долго. Целых десять минут.
Потом как-то постепенно начало приходить осознание, что во-первых, никакой дороги впереди не было. Был снег и глыбы льда. А обещанной лыжни не было.
Во-вторых, минус тридцать пять это немножко до фига. Это нормально, если ты из метро вышел и до дома добежал. Да и то холодно. А когда ты из вертолёта вышел и привет - это очень холодно.
И захотелось как-то этот вертолёт вернуть назад.
Ну, ОК. Вертолёт улетел. Но оставалась слабая надежда, что вот сейчас после бессонной ночи, на этом морозе будут произнесены заветные слова "тент рутин". Мы поставим палатки и ляжем спать. А когда проснёмся, будет уже весна и тепло.
Но вместо этого Фелисити бодрым голосом сказала "Ну что, через две минуты выходим." И улыбнулась.
Итак, мы через пятнадцать минут после того, как вертолёт покинул нас мы вышли в искпедицию.
Все вышли в ИСКПЕДИЦИЮ
(Считая и меня).
Сова, и Ру, и Кролик,
И вся его родня!
Вся наша ИСКПЕДИЦИЯ
Весь день бродила по лесу,
Искала ИСКПЕДИЦИЯ
Везде дорогу к Полюсу.
И каждый в ИСКПЕДИЦИИ
Ужасно был бы рад
Узнать, что значит Полюс
И с чем его едят!
( Collapse )
Правда первый час мы не столько ходили, сколько разбирались с лыжами, обвязками, крепленьями.
Ботинки в креплении болтались, периодически выскакивая. Наши амортизационные системы крепления санок к людям сделанные умелыми ручками на Шпицбергене то и дело развязывались.
Сначала мы все дружно останавливались, если у кого-то возникала проблема. Получалось очень непродуктивно. А главное холодно.
Потом стали останавливаться только в случае глобальных проблем. А мелкие поломки каждый устранял сам, догоняя группу.
Главное кажется, что остановилась-то на минуточку, а идут все очень медленно. И ты почти этой минуточкой не замедляешь движение. Но поднимаешь голову, а ты уже в хвосте процессии.
Но в любом случае, в первый переход мы не столько шли, сколько примерялись ко всей этой конструкции - лыжи, палки, санки. И стояли.
В одну из таких остановок, случилась история, которую уже ближе к концу экспедиции во время вечера рассказов на камеру нам поведала Ламис.
Когда мы встали в очередной раз, она почувствовала, что окончательно замёрзла. Сняла рукавицы, засунула руки подмышки греться. И застыла столбиком не в силах даже достать пуховку.
Первой это заметила Сьюзен.
- Ламис, ты окей? - спросила она
Но на неё тут же зашипела стоящая рядом Стеф:
- Ламис молится.
Может спустя минуту, может две застывшую Ламис заметила я:
- Ламис, ты как?
- Оля, Ламис молится, - остановила меня Стеф.
В общем, потом Ламис рассказывала это со смехом. А тогда ей конечно было не до смеха - она не могла пошевелиться и даже ничего сказать. И помощь бы ей конечно не помешала.
Но закончилось всё хорошо. Она вышла из этого состояния. А фразой "что, Ламис молится?" мы потом долго Стеф подкалывали.
Впрочем, всем было нелегко.
Здесь я процитирую, пожалуй, свой дневник. Я буду время от времени обращаться к нему, чтобы передать атмосферу, да и самой обновить воспоминания.
После первого часа стало понятно, что таскать тяжёлые санки - это жесть, а на таком морозе постепенно вымерзает всё. Но деваться вроде как некуда. Поэтому идём. Хотя лично я в тот день раз пять хотела попросить, чтобы вертолёт вызвали и меня забрали
Ага. Я очень хорошо помню, ощущения того дня. Когда вот это ощущение жесть-жесть-жесть перерастает в аааааа! И хочется потихонечку куда-нибудь отстегнуть тяжёлые санки. А вместо этого в очередной раз отстёгиваются лыжи. Потому что не хватает сил как следует затянуть крепления. А чтобы их затянуть или сделать что-нибудь ещё, надо снять рукавицы. А даже в них пальцы мерзнут. Надо постоянно ими шевелить. А после того, как рукавицы снимешь, в перчатках пальцы вообще становятся деревянными. Обратно надеваешь рукавицу, разогреваешь пальцы. Кровь начинает приливать в них и это больно.
А санки тяжеленные, заразы. Да ещё если лёд какой, застревают. Или ещё хуже - переворачиваются.
И ноги уже не двигаются. И остановиться невозможно - холодно.
Меня ещё сильно подкосило то, что за две недели до этого дня я свалилась с какой-то дикой заразой. Аккурат первого апреля и свалилась.
У нас все в офисе ей переболели. Да мне кажется тогда пол Москвы накрыло.
Три дня температура сорок. И состояние бреда и невозможность что-либо делать. А потом 39, 38. И уже лучше. Но слабость дикая. Я так в жизни не болела.
То что пол Москвы накрыло конечно утешало. Но эти полмосквы не собирались идти на полюс. А я едва придя в себя, потеряв немного килограмм (что перед экспедицией было явно лишним) и много сил, полетела на Шпицберген, радуясь, что экспедицию отложили на 10 дней.
И вот эта после болезненная слабость очень давала о себе знать в первые дни.
А ещё у меня в первые же полчаса горнолыжная маска замёрзла. Я её бодро поменяла на вторую, положив замерзшую запазуху под все куртки отогреваться.
Вторая маска тоже замёрзла. А первая не отогрелась. И шла я разглядывая мир в амбразуру полоски расчищенной от наледи.
И то ли от этого, то ли от бессонной ночи, мне всё время сбоку мерещились какие-то дома. Такие бетонные конструкции.
И я пугалась. Поворачивалась. Убеждалась, что ничего здесь нет. Никаких домов быть не может.
Потом не поворачивалась. Просто убеждала себя - здесь ничего нет.
И вот это осознание, что здесь вообще ничего нет, оно бумерангом возвращалось и накрывало...
И тогда, когда всё это собиралось в кучу, в один эпицентр и взрывалось внутренним криком "ааааа!" единственное, что поддерживало меня и придавало мне силы по-прежнему куда-то идти - это осознание того, что не зря я накануне 200 кровных евро отдала за страховку. И теперь за мной должен прилететь вертолёт. Вот сейчас сяду и попрошу вызвать вертолёт.
Как это ни странно звучит, вот это знание, что в принципе за мной может прилететь вертолёт и я всё могу прекратить в любой момент - оно поддерживало.
Не знаю, всем ли было так плохо. Наверное нет. Я никого не расспрашивала после неудачной попытки помочь Ламис. А за кучей одёжек, масок, очков сложно было что-то разглядеть.
Да что там что-то. Порой понять, с кем ты рядом находишься было проблематично.
Для того чтобы отвлечься от всей окружающей жести, я развлекалась запоминая кто есть кто. По флагам, шнуркам на одежде, санкам.
Легче всего было узнать Иду. У неё санки были такие же как у меня. А ещё сверху санок у неё лежало ружьё. Наличие ружья в группе радовало. Но в первый день я не могла определиться, стоит ли исходя из этого фактора держаться поближе к Иде или наоборот. Лично я сама периодически от всего происходящего периодически испытывала немотивированные приступы агрессии. Правда они были мимолётны. Но кто знает, как оно у других.
А вот рядом с кем я хотела держаться однозначно - это Сьюзен. Вернее, не рядом, а за ней.
У неё сзади на мешке маркером было написано "Keep smiling"
И вот знаете, этот незатейливый призыв сохранять улыбку, он как ни странно бодрил.
В общем, две вещи поддерживали, мотивировали и придавали смысл происходящему в тот день - знание, что я могу попросить вызвать вертолёт и надпись маркером на заду санок маячившая перед глазами.
И прокладывая свой путь к полюсу в тот день я думала, когда могла думать, что кажется это не совсем то, о чём мечталось всю жизнь, думалось последние полгода и из-за чего не спалось последний месяц.
Нет, был ещё мешок со сладостями. Тоже неплохой стимул в обычной ситуации. Но здесь мне даже есть не хотелось.
Пока мы двигались, я ждала перерыва, чтобы отдохнуть. Во время перерыва я ждала, когда мы начнём двигаться, потому что было холодно. Не было гармонии нигде.
К тому же по дороге поймала себя на мысли, что перед остановкой обдумываю, что надо сделать - попить, поесть, в туалет сходить - на английском языке.
И ругаюсь тоже. Особенно когда санки застревают.
Тем более, что чтобы я там не обдумывала, а есть не хотелось, пить тоже. А в туалет вообще страшно решиться пойти. Особенно в первый раз.
А исчесзновение красивых глубинных размышлений в голове на языке Достоевского и вместо этого заполнение головы отрывочными короткими мыслишками на чуждом языке как бы намекало, что я схожу с ума.
Этому способствовало ещё раздвоение сознания. Оно распалось на две части. И одна понимала, что вокруг жесть. А вторая пыталась выжать максимум положительного из данного момента.
Одна часть хотела сесть, заплакать и попросить вертолёт. И наплевать, что окружающие подумают, какие странные эти русские - сначала сами просятся на полюс, потом вертолёт требуют.
Вторая жаждала подвигов.
После трёх переходов народ стал как-то подскисать. Девочки арабские лыжи к санкам прикрепили - что-то у них там совсем не заладилось. И так пошли. Благо снег позволял. Мариам совсем отставать стало, и на очередной остановке пошёл вроде разговор, что может её разгрузить.
И тут я такакя:
- Если надо, то я готова, давайте я что-нибудь возьму.
Это моя героическая половина вперёд мозгов выдала. И тут же внуренний голос оставшегося разума возвопил:
- Ты чего?! Совсем?! Куда возьму?! Да если мы ещё хоть пару килограмм возьмём, мы же вот прям здесь помрём.
К счастью, разговор про разгрузить как-то сам собой сошёл на нет. Разгрузили наоборот меня, забрав симпатичную верёвочку за которые я тянула санки, чтобы что-то там Мариам приделать получше. А у меня и другая была верёвка, правда пришлось тоже конструкцию переделывать. А для этого опять снимать рукавички.
Вы уже наверное заметили, что в этом дне много букв и мало картинок. Я почти не фотографировала, потому что для этого тоже нужно было снимать рукавички.
Так мы и шли. В основном лидировала две трети пути Фелисити. Ей помогали Сьюзени и Ида.
Я из последних сил старалась держаться где-то рядом.
Один час даже встала первой. Правда рядом шла Фелисити, и я всё время косила глазом на неё - туда ли иду, в нужном ли темпе, ничего не накосячила?
Но вроде всё было нормально.
Потом мы упёрлись в торос. И Фелисити радостно сказала, что в первый день у нас прям всё - и даже торос будем обходить.
Мы где-то около километра шли не на север, обходя ледяные завалы.
В тот день это очень расстраивало. Казалось, что мы так никогда до полюса не дойдём, если будем делать такие крюки.
Я ещё не знала, что будет день, когда мы почти целый день будем идти не на север ищя проходы в торосах. А такой маленький крючок - это ж просто праздник.
И вот в какой-то момент, в какой-то из переходов, согреваемая перспективой вертолёта и ведомая написью на санках, я наконец сняла горнолыжную маску. Всё равно она почти замёрзла. И огляделась по сторонам.
А там - Арктика. Белый снег. Синий лёд. Всё сверкает, поскрипывает. И мы идём на Северный полюс. И это было как чудо. И я сказала себе: какой же чудесный сегодня день!
Солнце светит, ветра почти нет. Это, наверное, самый лучший день нашей экспедиции.
И как-то вдруг разом отпали вопросы - зачем я здесь. Я знала, что быть здесь и сейчас, и идти по этим снежным просторам - это и есть счастье.
Потом по разным поводам я каждый день говорила: ну вот наверное сегодня самый лучший день экспедиции.
Через шесть часов, пройдя 12 километров мы встали на ночлег.
К этому времени уже половина команды выглядела совсем усталой. А остальная это тщательно скрывала.
К тому же бессонная ночь, отсутствие нормальной еды почти сутки... Так что в три часа дня Фелисити объявила долгожданную остановку.
Мы быстро поставили палатку. И тут Стеф, у которой всё время очень мёрзли руки, сказала, что она замёрзла и ей надо греться. Забралась в палатку, где Ламис со Сьюзен уже разводили горелки.
А я осталась одна возводить снежные стенки.
Это ввергло меня в очередной приступ агрессии, который пришлось загасить мыслями, что я-то же ещё могу, я-то нормально. А ей совсем фигово.
Но что-то мне было тоже не очень хорошо. Так что я пожевав на полдник доширак с супом от ужина отказалась.
Мы согрелись, наелись, отдохнули. Заполнили научные дневники. Тут я про агрессию писать не стала. Написала, что меня угнетают проблемы со снаряжением. Ну, надо было выбрать какой-то один пункт из многих других. Другие я решила оставить на потом.
Настало время залезать в тёплые спальные мешки.
И тут вдруг Фелисити вспомнила, что мы не назначили дежурного наблюдателя за медведями.
Как я уже рассказывала, как только все ложились спать, назначался дежурный, который полтора часа должен был ходить по улице и искать медведей. А заодно охранять покой боевых подруг.
Я сразу сказала, что готова взять на себя эту нелёгкую роль.
Тут вы конечно восхищённо вздохнёте и скажете: ну, ты герой!
По крайней мере именно это я прочитала в глазах моих соседок по палатке. Глаз других я не видела, но думаю, что там отражалось тоже что-то такое.
Но самом деле всё гораздо прозаичнее. Я достаточно быстро прикинула, что лучше я сейчас, в шесть вечера отгуляю своё и потом буду спать беспробудным сном двенадцать часов, чем вылезать из тёплого спальника посреди ночи.
И вот все легли спать. Лагерь затих. А я осталась одна.
Сначала было интересно ходить одной и охранять лагерь от медведей. Где-то первые пятнадцать минут.
Следующие пятнадцать минут я строила туалет. Надо же было чем-то затяться и как-то греться.
А вот следующий час было немного скучно и очень-очень холодно.
Даже мысль, что я одна среди бескрайних просторов Арктики замерзала где-то в начале своего появления и не давала разгуляться воображению.
Моё дежурство закончилось. После почти двух суток без сна. После первого тяжёлого дня переходов. В голове была только одна мысль "Спааааать!!!" и я её успешно реализовала, едва заползла в спальный мешок.
Ботинки в креплении болтались, периодически выскакивая. Наши амортизационные системы крепления санок к людям сделанные умелыми ручками на Шпицбергене то и дело развязывались.
Сначала мы все дружно останавливались, если у кого-то возникала проблема. Получалось очень непродуктивно. А главное холодно.
Потом стали останавливаться только в случае глобальных проблем. А мелкие поломки каждый устранял сам, догоняя группу.
Главное кажется, что остановилась-то на минуточку, а идут все очень медленно. И ты почти этой минуточкой не замедляешь движение. Но поднимаешь голову, а ты уже в хвосте процессии.
Но в любом случае, в первый переход мы не столько шли, сколько примерялись ко всей этой конструкции - лыжи, палки, санки. И стояли.
В одну из таких остановок, случилась история, которую уже ближе к концу экспедиции во время вечера рассказов на камеру нам поведала Ламис.
Когда мы встали в очередной раз, она почувствовала, что окончательно замёрзла. Сняла рукавицы, засунула руки подмышки греться. И застыла столбиком не в силах даже достать пуховку.
Первой это заметила Сьюзен.
- Ламис, ты окей? - спросила она
Но на неё тут же зашипела стоящая рядом Стеф:
- Ламис молится.
Может спустя минуту, может две застывшую Ламис заметила я:
- Ламис, ты как?
- Оля, Ламис молится, - остановила меня Стеф.
В общем, потом Ламис рассказывала это со смехом. А тогда ей конечно было не до смеха - она не могла пошевелиться и даже ничего сказать. И помощь бы ей конечно не помешала.
Но закончилось всё хорошо. Она вышла из этого состояния. А фразой "что, Ламис молится?" мы потом долго Стеф подкалывали.
Впрочем, всем было нелегко.
Здесь я процитирую, пожалуй, свой дневник. Я буду время от времени обращаться к нему, чтобы передать атмосферу, да и самой обновить воспоминания.
После первого часа стало понятно, что таскать тяжёлые санки - это жесть, а на таком морозе постепенно вымерзает всё. Но деваться вроде как некуда. Поэтому идём. Хотя лично я в тот день раз пять хотела попросить, чтобы вертолёт вызвали и меня забрали
Ага. Я очень хорошо помню, ощущения того дня. Когда вот это ощущение жесть-жесть-жесть перерастает в аааааа! И хочется потихонечку куда-нибудь отстегнуть тяжёлые санки. А вместо этого в очередной раз отстёгиваются лыжи. Потому что не хватает сил как следует затянуть крепления. А чтобы их затянуть или сделать что-нибудь ещё, надо снять рукавицы. А даже в них пальцы мерзнут. Надо постоянно ими шевелить. А после того, как рукавицы снимешь, в перчатках пальцы вообще становятся деревянными. Обратно надеваешь рукавицу, разогреваешь пальцы. Кровь начинает приливать в них и это больно.
А санки тяжеленные, заразы. Да ещё если лёд какой, застревают. Или ещё хуже - переворачиваются.
И ноги уже не двигаются. И остановиться невозможно - холодно.
Меня ещё сильно подкосило то, что за две недели до этого дня я свалилась с какой-то дикой заразой. Аккурат первого апреля и свалилась.
У нас все в офисе ей переболели. Да мне кажется тогда пол Москвы накрыло.
Три дня температура сорок. И состояние бреда и невозможность что-либо делать. А потом 39, 38. И уже лучше. Но слабость дикая. Я так в жизни не болела.
То что пол Москвы накрыло конечно утешало. Но эти полмосквы не собирались идти на полюс. А я едва придя в себя, потеряв немного килограмм (что перед экспедицией было явно лишним) и много сил, полетела на Шпицберген, радуясь, что экспедицию отложили на 10 дней.
И вот эта после болезненная слабость очень давала о себе знать в первые дни.
А ещё у меня в первые же полчаса горнолыжная маска замёрзла. Я её бодро поменяла на вторую, положив замерзшую запазуху под все куртки отогреваться.
Вторая маска тоже замёрзла. А первая не отогрелась. И шла я разглядывая мир в амбразуру полоски расчищенной от наледи.
И то ли от этого, то ли от бессонной ночи, мне всё время сбоку мерещились какие-то дома. Такие бетонные конструкции.
И я пугалась. Поворачивалась. Убеждалась, что ничего здесь нет. Никаких домов быть не может.
Потом не поворачивалась. Просто убеждала себя - здесь ничего нет.
И вот это осознание, что здесь вообще ничего нет, оно бумерангом возвращалось и накрывало...
И тогда, когда всё это собиралось в кучу, в один эпицентр и взрывалось внутренним криком "ааааа!" единственное, что поддерживало меня и придавало мне силы по-прежнему куда-то идти - это осознание того, что не зря я накануне 200 кровных евро отдала за страховку. И теперь за мной должен прилететь вертолёт. Вот сейчас сяду и попрошу вызвать вертолёт.
Как это ни странно звучит, вот это знание, что в принципе за мной может прилететь вертолёт и я всё могу прекратить в любой момент - оно поддерживало.
Не знаю, всем ли было так плохо. Наверное нет. Я никого не расспрашивала после неудачной попытки помочь Ламис. А за кучей одёжек, масок, очков сложно было что-то разглядеть.
Да что там что-то. Порой понять, с кем ты рядом находишься было проблематично.
Для того чтобы отвлечься от всей окружающей жести, я развлекалась запоминая кто есть кто. По флагам, шнуркам на одежде, санкам.
Легче всего было узнать Иду. У неё санки были такие же как у меня. А ещё сверху санок у неё лежало ружьё. Наличие ружья в группе радовало. Но в первый день я не могла определиться, стоит ли исходя из этого фактора держаться поближе к Иде или наоборот. Лично я сама периодически от всего происходящего периодически испытывала немотивированные приступы агрессии. Правда они были мимолётны. Но кто знает, как оно у других.
А вот рядом с кем я хотела держаться однозначно - это Сьюзен. Вернее, не рядом, а за ней.
У неё сзади на мешке маркером было написано "Keep smiling"
И вот знаете, этот незатейливый призыв сохранять улыбку, он как ни странно бодрил.
В общем, две вещи поддерживали, мотивировали и придавали смысл происходящему в тот день - знание, что я могу попросить вызвать вертолёт и надпись маркером на заду санок маячившая перед глазами.
И прокладывая свой путь к полюсу в тот день я думала, когда могла думать, что кажется это не совсем то, о чём мечталось всю жизнь, думалось последние полгода и из-за чего не спалось последний месяц.
Нет, был ещё мешок со сладостями. Тоже неплохой стимул в обычной ситуации. Но здесь мне даже есть не хотелось.
Пока мы двигались, я ждала перерыва, чтобы отдохнуть. Во время перерыва я ждала, когда мы начнём двигаться, потому что было холодно. Не было гармонии нигде.
К тому же по дороге поймала себя на мысли, что перед остановкой обдумываю, что надо сделать - попить, поесть, в туалет сходить - на английском языке.
И ругаюсь тоже. Особенно когда санки застревают.
Тем более, что чтобы я там не обдумывала, а есть не хотелось, пить тоже. А в туалет вообще страшно решиться пойти. Особенно в первый раз.
А исчесзновение красивых глубинных размышлений в голове на языке Достоевского и вместо этого заполнение головы отрывочными короткими мыслишками на чуждом языке как бы намекало, что я схожу с ума.
Этому способствовало ещё раздвоение сознания. Оно распалось на две части. И одна понимала, что вокруг жесть. А вторая пыталась выжать максимум положительного из данного момента.
Одна часть хотела сесть, заплакать и попросить вертолёт. И наплевать, что окружающие подумают, какие странные эти русские - сначала сами просятся на полюс, потом вертолёт требуют.
Вторая жаждала подвигов.
После трёх переходов народ стал как-то подскисать. Девочки арабские лыжи к санкам прикрепили - что-то у них там совсем не заладилось. И так пошли. Благо снег позволял. Мариам совсем отставать стало, и на очередной остановке пошёл вроде разговор, что может её разгрузить.
И тут я такакя:
- Если надо, то я готова, давайте я что-нибудь возьму.
Это моя героическая половина вперёд мозгов выдала. И тут же внуренний голос оставшегося разума возвопил:
- Ты чего?! Совсем?! Куда возьму?! Да если мы ещё хоть пару килограмм возьмём, мы же вот прям здесь помрём.
К счастью, разговор про разгрузить как-то сам собой сошёл на нет. Разгрузили наоборот меня, забрав симпатичную верёвочку за которые я тянула санки, чтобы что-то там Мариам приделать получше. А у меня и другая была верёвка, правда пришлось тоже конструкцию переделывать. А для этого опять снимать рукавички.
Вы уже наверное заметили, что в этом дне много букв и мало картинок. Я почти не фотографировала, потому что для этого тоже нужно было снимать рукавички.
Так мы и шли. В основном лидировала две трети пути Фелисити. Ей помогали Сьюзени и Ида.
Я из последних сил старалась держаться где-то рядом.
Один час даже встала первой. Правда рядом шла Фелисити, и я всё время косила глазом на неё - туда ли иду, в нужном ли темпе, ничего не накосячила?
Но вроде всё было нормально.
Потом мы упёрлись в торос. И Фелисити радостно сказала, что в первый день у нас прям всё - и даже торос будем обходить.
Мы где-то около километра шли не на север, обходя ледяные завалы.
В тот день это очень расстраивало. Казалось, что мы так никогда до полюса не дойдём, если будем делать такие крюки.
Я ещё не знала, что будет день, когда мы почти целый день будем идти не на север ищя проходы в торосах. А такой маленький крючок - это ж просто праздник.
И вот в какой-то момент, в какой-то из переходов, согреваемая перспективой вертолёта и ведомая написью на санках, я наконец сняла горнолыжную маску. Всё равно она почти замёрзла. И огляделась по сторонам.
А там - Арктика. Белый снег. Синий лёд. Всё сверкает, поскрипывает. И мы идём на Северный полюс. И это было как чудо. И я сказала себе: какой же чудесный сегодня день!
Солнце светит, ветра почти нет. Это, наверное, самый лучший день нашей экспедиции.
И как-то вдруг разом отпали вопросы - зачем я здесь. Я знала, что быть здесь и сейчас, и идти по этим снежным просторам - это и есть счастье.
Потом по разным поводам я каждый день говорила: ну вот наверное сегодня самый лучший день экспедиции.
Через шесть часов, пройдя 12 километров мы встали на ночлег.
К этому времени уже половина команды выглядела совсем усталой. А остальная это тщательно скрывала.
К тому же бессонная ночь, отсутствие нормальной еды почти сутки... Так что в три часа дня Фелисити объявила долгожданную остановку.
Мы быстро поставили палатку. И тут Стеф, у которой всё время очень мёрзли руки, сказала, что она замёрзла и ей надо греться. Забралась в палатку, где Ламис со Сьюзен уже разводили горелки.
А я осталась одна возводить снежные стенки.
Это ввергло меня в очередной приступ агрессии, который пришлось загасить мыслями, что я-то же ещё могу, я-то нормально. А ей совсем фигово.
Но что-то мне было тоже не очень хорошо. Так что я пожевав на полдник доширак с супом от ужина отказалась.
Мы согрелись, наелись, отдохнули. Заполнили научные дневники. Тут я про агрессию писать не стала. Написала, что меня угнетают проблемы со снаряжением. Ну, надо было выбрать какой-то один пункт из многих других. Другие я решила оставить на потом.
Настало время залезать в тёплые спальные мешки.
И тут вдруг Фелисити вспомнила, что мы не назначили дежурного наблюдателя за медведями.
Как я уже рассказывала, как только все ложились спать, назначался дежурный, который полтора часа должен был ходить по улице и искать медведей. А заодно охранять покой боевых подруг.
Я сразу сказала, что готова взять на себя эту нелёгкую роль.
Тут вы конечно восхищённо вздохнёте и скажете: ну, ты герой!
По крайней мере именно это я прочитала в глазах моих соседок по палатке. Глаз других я не видела, но думаю, что там отражалось тоже что-то такое.
Но самом деле всё гораздо прозаичнее. Я достаточно быстро прикинула, что лучше я сейчас, в шесть вечера отгуляю своё и потом буду спать беспробудным сном двенадцать часов, чем вылезать из тёплого спальника посреди ночи.
И вот все легли спать. Лагерь затих. А я осталась одна.
Сначала было интересно ходить одной и охранять лагерь от медведей. Где-то первые пятнадцать минут.
Следующие пятнадцать минут я строила туалет. Надо же было чем-то затяться и как-то греться.
А вот следующий час было немного скучно и очень-очень холодно.
Даже мысль, что я одна среди бескрайних просторов Арктики замерзала где-то в начале своего появления и не давала разгуляться воображению.
Моё дежурство закончилось. После почти двух суток без сна. После первого тяжёлого дня переходов. В голове была только одна мысль "Спааааать!!!" и я её успешно реализовала, едва заползла в спальный мешок.
