Новости читателей

Сергей Медведев: Мы не часто слышим о гибели альпинистов, парашютистов, бейсджамперов. Они погибают, это случается, и это часть их профессионального риска. Но эта смерть всколыхнула соцсети и медиа. Речь идет о гибели 11 ноября российского парашютиста, альпиниста, бейсджампера Валерия Розова, который был человеком-легендой, символом бесстрашия и расчета. Иной раз казалось, что он перешагнул грань человеческого. Но в этот раз, 11 ноября, он перешагнул и саму грань человеческого существования. Его прыжок с вершины Ама-Даблам в Гималаях оказался последним.

Подробности в сюжете нашего корреспондента Антона Смирнова.

Антон Смирнов: Победитель чемпионата Европы и Кубка мира, чемпион X-games по скайсерфингу, рекордсмен мира по парашютному спорту, организатор и исполнитель многих уникальных бейспроектов в самых различных местах и на всех континентах планеты… Всё это о Валерии Розове, разбившемся 11 ноября 2017 года в Непале. Спортсмен совершил прыжок в специальном костюме "крыло" с высоты шесть тысяч метров над уровнем моря. Полет прошел успешно, после чего Розов решил прыгнуть еще раз, но этот прыжок стал для него последним.

Тело Валерия Розова нашли спустя сутки в горном разломе.

Он был чистым спортсменом, который искал предел возможностям человеческого тела. Его талант привлекал многих экстремалов. Валерия Розова можно по справедливости признать отцом русского бейсджампинга.

Сергей Медведев: У нас в гостях два человека, знавшие Валерия и сами занимающиеся этими видами спорта: Андрей Волков, научный руководитель Московской школы управления "Сколково", и Иван Душарин, вице-президент Федерации альпинизма России.

Последний прыжок… А у вас, бейсджамперов, альпинистов, есть это разделение – "последний-крайний"?

Андрей Волков: В парашютном спорте все стремятся избегать слова "последний". "Крайний прыжок", "крайний подъем" – типичная лексика. Я думаю, это от летчиков перекочевало в парашютный спорт.

Сергей Медведев: А у альпинистов?

Иван Душарин: Тоже стремятся не говорить "последнее восхождение".

Сергей Медведев: Андрей, вы близко знали Валеру Розова...

Андрей Волков: Более того, я считаю его близким товарищем. Мы десять лет бок о бок занимались бейсджампом. Он был для меня абсолютным образцом, и без него, может быть, я не начал бы.

Сергей Медведев: Почему Розов был такой легендарной личностью?

Иван Душарин: Прежде всего, он был очень профессионален во всех своих проявлениях – и в парашюте, и в бейсджампинге, и в альпинизме.

Сергей Медведев: Я очень много читал о его парашютных достижениях – чемпион мира, автор самого высокого прыжка. А каковы его достижения в альпинизме?

Иван Душарин: Он мастер спорта. Эта крайняя команда, которая получила чемпионские звания в СССР. Они стали чемпионами 1991 года.

Сергей Медведев: Ушли непобежденными.

Иван Душарин: И в этой сфере деятельности он тоже был очень успешен. Кроме того, конечно, его очень сильно отличают великолепные человеческие качества. Он никогда не кичился своими достижениями, всегда был скромен и смущался, когда его превозносили. Вот эта совокупность профессионализма, открытости и взаимодействия с людьми возвышала его над другими.

Сергей Медведев: Он занимался этим профессионально, или у него была еще какая-то гражданская профессия?

Андрей Волков: Он закончил Зеленоградский физтех, то есть Институт радиоэлектроники. Это советское техническое образование высокого класса.

Сергей Медведев: Гуманитарии почему-то очень редко идут в такие виды спорта.

Андрей Волков: А бейсджампинг – это очень аналитичный вид спорта. Ты должен все время рассчитывать, смотреть траектории, анализировать.

Сергей Медведев: То есть это не про вдохновение, а про расчет?

Андрей Волков: Конечно, требуется большое вдохновение, но если нет расчета, ты очень быстро уходишь в никуда. Валера – в подлинном смысле профессионал! Он жил на это, ничем другим не занимался. Таких людей можно пересчитать по пальцам!

Сергей Медведев: Вы никогда не говорили с ним о том, почему он этим занимался?

Андрей Волков: Иногда за бокалом вина мы обсуждали с ним и эти вопросы, и то, что уход возможен, но без драматизма, как естественный компонент этой работы.

Сергей Медведев: Бейсджампер всегда морально внутренне готов к тому, что это может произойти? Это другое качество существования? Или об этом не думаешь?

Андрей Волков: Нет, морально к этому никто не готов. Я не могу себе представить такого человека, который готов умирать. Но умом, расчетом ты должен допускать такую вероятность. Она довольно высока, но это умозрительная конструкция. Душой ты ее не допускаешь.

Сергей Медведев: Каковы его самые известные достижения? Меня больше всего потрясло то, что он прыгал в кратер действующего вулкана.

Иван Душарин: Да, это было на Камчатке.

Сергей Медведев: А как оттуда выбираться? Куда приземляться? Он же мог попасть в лужу соляной кислоты…

Андрей Волков: Но это же не простая лужа. Там есть такая обертка, юбочка из снега – вот на нее он приземлялся и по веревкам вылезал из кратера.

Сергей Медведев: И если бы он промахнулся, то полетел бы внутрь вулкана?

Андрей Волков: Бейсджампер не должен промахиваться. Риск, конечно, есть, он есть в любом бейсприземлении: ты же не приземляешься на подготовленный аэродром, как парашютист, ты приземляешься в разных местах.

Сергей Медведев: Какой самый опасный момент в бейсджампинге?

Андрей Волков: Выход с экзита, отделение от экзита, шаг с экзита – это первые 2–3 секунды, когда у тебя нет опоры на воздух, пока крыло не набрало чуть-чуть воздуха и не превратилось в крыло.

Сергей Медведев: С ним это произошло как раз в эти первые секунды?

Андрей Волков: Поскольку никто не видел видео, точно сказать нельзя. Но я разговаривал с единственным свидетелем этого, Жаном Ноэлем, который снимал прыжок. Он считает, что Валера правильно оттолкнулся, и через долю секунды произошло очень сильное вертикальное падение. Это не фатально, после него можно выровняться, но у тебя должно быть хотя бы 150 метров, а там было всего 90. Это был очень сложный экзит, он требует чрезвычайно высокой квалификации. Моя версия: это тонкое влияние высоты и гипоксии. Все-таки прыгали с шести километров – это редчайшее событие. И вот сочетание сложного экзита, немножко холода, немножко работы гипоксии – и этот пазл сложился в такую неудачную конструкцию.

Сергей Медведев: На такой высоте это ведь совершенно другая аэродинамика. В более разреженном воздухе нужны гораздо большие скорости, чтобы крыло наполнилось.

Андрей Волков: Поскольку всего два-три человека в мире выполняли высокогорные прыжки, то никакой статистики или анализа на эту тему практически нет. Я разговаривал с ним после его прыжка с Эвереста и после прыжка с Чо-Ойю – двух восьмитысячников! Я спрашивал: "Валера, ну как ты там падаешь?" Он говорит: "Визуально не сильная разница, просто больше провал, и все!". Провал на 30-40 метров – это довольно много. Такое почти никто не делает.

Сергей Медведев: А как альпинисты относятся к бейсджамперам? Это одно сообщество?

Иван Душарин: Это разные виды деятельности.

Сергей Медведев: Но вы постоянно пересекаетесь.

Иван Душарин: Да, потому что без альпинистской подготовки трудно стать бейсджампером, ведь прыгаешь в горах, а туда надо добраться. И это нас роднит.

Андрей Волков: Большинство людей, которые пробуют бейсджамп, пришли либо из парашюта, либо как-то сами. И Валеры – фантастическое сочетание двух слабосовместимых занятий. Альпинист очень осторожен, он боится от всего оторваться, а бейсджампер, наоборот, стремится оторваться. И по психодинамике там у тебя 50 секунд работы, а здесь у тебя недели, если идешь на Эверест. Это совсем другая мышечная, нервная психическая организация. И когда это совмещается в одном человеке – это редчайшая вещь.

Сергей Медведев: Он был больше все-таки бейсджампер или альпинист, или он был универсал?

Андрей Волков: В последние годы он больше был бейсджампером.

Иван Душарин: Да, конечно.

Сергей Медведев: Как к этому относилась его семья? Кто у него остался?

Андрей Волков: Наташа и трое сыновей. Семья его удивительно поддерживала. Наташа, и Андрей, и Саша, и Лешка – он еще маленький, ему 6 лет, – они все поддерживали отца. Я не помню, чтобы кто-нибудь говорил: "это страшно, не ходи туда". Он был не маргиналом, а центром семьи, лидером, был очень погружен в семейные дела.

Сергей Медведев: А они сами не занимались ничем подобным?

Андрей Волков: Нет. Андрей – финансовый аналитик, аудитор, Саша – начинающий хирург. Они люди гражданской жизни.

Сергей Медведев: А можно сказать, что Валерий в жизни был рискованным человеком?

Андрей Волков: Нет.

Сергей Медведев: Он был спокойный, взвешенный, уравновешенный, всегда пристегивался в машине?

Андрей Волков: Именно так! Никакого резкого, экстравагантного, девиантного поведения.

Сергей Медведев: Когда он начал заниматься парашютным спортом?

Андрей Волков: Примерно в 1993–1994 годах. Это его так же захватило, как альпинизм. А альпинизмом он очень истово занимался, растворялся в нем. Я его специально спрашивал: "Валера, как же ты изменил одной страсти с другой?" Он говорил: "Я увидел, как люди прыгают, и меня это захватило". И он провалился туда с головой. Он не экспериментировал – это любовь.

Сергей Медведев: Но у него же еще очень большая парашютная карьера.

Иван Душарин: Да, он неоднократно был чемпионом страны.

Иван Душарин

Андрей Волков: Он же был уникален и в парашютном спорте, в котором тяжело быть уникальным. Он номер один в стране по скайбордингу – это когда прыгают на доске.

Сергей Медведев: Он крутил разные фигуры.

Андрей Волков: Это потрясающе! Поскольку этот вид спорт в мире угас в связи с административными ошибками, я думаю, сейчас любой человек, который зайдет в этот вид спорта, будет вынужден повторить его путь, и неизвестно – достигнет ли он того же уровня, что Валера достиг 10–15 лет назад!

Сергей Медведев: О Валерии Розове вспоминает бейсджампер и режиссер Антон Калюжный, снявший о нем фильм.

Антон Калюжный: Однажды я катался на Камчатке на сноуборде. Я тогда увлекался фрирайдом – это спуск по снегу. И я увидел, как Розов летает в костюме "Крыло" над вулканами, над склонами. И вот тогда у меня появилась мечта. Розов взял меня в ученики.

Мой последний фильм "Выход" – это самый главный фильм моей жизни. Он посвящен культуре бейсджампинга и вообще, культуре жизни и смерти и культуре выбора. Фигура Розова – центральный образ. Он является учителем – моим и многих других людей, поэтому выступает как непререкаемый авторитет, гуру.

Для него это была работа и вся его жизнь. Он был профессиональным спортсменом, получал зарплату в компании Red Bull, делал какие-то трюки, за которые ему платили.

После того, как Валерий Розов разбился, мнения разделились. Кто-то считал, что это могло произойти с кем угодно, но только не с ним. Другая половина говорила, что его гибель – это лишь вопрос времени, потому что он делал самые экстремальные в мире восхождения с последующим прыжком. Этого никто больше не делал.

Это красивое увлечение, спорт настоящих мужчин. Конечно, было бы лучше, если бы можно было убрать вопрос гибели, риска, но здесь это невозможно. Все самое экстремальное, самое красивое в жизни – всегда так. Самое запредельные вещи оказываются самыми красивыми, поэтому за них приходится платить.

Розов в моем фильме говорит об том, что каждый из нас думает: с ним это не случится. Но готовность умереть в любой момент – это едва ли не самая важная вещь в этом экстремальном виде спорта.

Сергей Медведев: А есть такое понятие, как карма, для людей, занимающихся этими видами спорта? Можно играть с этой кармой, отодвигать ее? То есть понятие, что ты перешел какую-то грань и хлебнул лишнего… Вы не оперируете такими понятиями?

Иван Душарин: Во взаимоотношениях или в разговорах – пожалуй, нет. Конечно, у каждого человека своя судьба, каждый человек где-то, может быть, внутренне о чем-то думает, подходит к этой грани, чувствует ее. Есть некоторые потайные ощущения, которые не могут быть поняты окружающими, но они существуют внутри у каждого человека. Это некоторые сдерживающие моменты.

В моей практике было много примеров, когда люди по непонятным причинам отказывались от восхождения. И уже потом, через какой-то длительный промежуток времени они говорили: "Я видел сон или почувствовал что-то, и я понял, что это знак. Я остановился". Такое случается, но это не является запретом или каким-то заслоном, который тормозил бы движение в горах.

Сергей Медведев: Андрей, было такое – вы отказывались от восхождения, от прыжка?

Андрей Волков: Да, бывало. Я называю это другим словом – "интеграл под кривой", и я всегда говорю, что интеграл накапливается. Я придумал себе такую модель объяснения этого чувства, которое вы называете кармой. У меня было много ситуаций, особенно в бейсе, когда я останавливался подышать. Иногда это месяц, иногда – больше, пока к тебе не вернется чувство, что ты готов делать следующий шаг. Мы не раз обсуждали это с Валерой. Но нельзя же себе изменять.

Сергей Медведев: А нет такого, что ты набираешь в себя слишком большой риск? Взять хотя бы Шумахера, человека, который брал столько рисков… И вот он заканчивает карьеру, уходит – и совершенно нелепый выезд на камни в горах... Я связываю его фантастическую карьеру в "Формуле-1" и то, что эта карма, этот интеграл настигает тебя в другой ипостаси.

Андрей Волков: Нет! Я не считаю, что есть универсальный интеграл. Есть интеграл в том деле, которое ты делаешь. Если я 30 лет занимался высотным альпинизмом, то, остановившись на очень большие восхождения, я остановил этот процесс. Это не значит, что когда я буду косить траву или купаться в пруду, меня кто-то снизу схватит и съест, потому что я там выбрал весь интеграл. Но в бейсе я, конечно, об этом думал.

Сергей Медведев: Вы прекратили заниматься бейсджампом?

Андрей Волков: Я два года не прыгаю, но снаряжение лежит. Я почувствовал необходимость в этой паузе. Я сделал ряд очень сложных для себя прыжков на грани моей техники и возможностей и увидел, что плохо с этим справляюсь. Это очень близко к неприятным событиям.

Сергей Медведев: В эти моменты был страх?

Андрей Волков: Безусловно. Я не помню ни одного дежурного прыжка, чтобы вышел, весело оделся, весело прыгнул – и все. Нет! Ты всегда собран, сосредоточен. А потом, я очень часто прыгаю с пульсометром: и всплеск на отделении, и всплеск на открытии парашюта, когда земля уже близко, объективно показывают, что организм реагирует, вбрасывает определенные вещества. Мы можем быть идиотами, но организм умнее нас.

Сергей Медведев: Когда начинается бейсджампинг, а затем появляется вингсьют?

Андрей Волков: Это штатная схема, по которой прошел я и многие мои друзья из круга Валерия Розова. У меня было 500 прыжков с парашютом, прежде чем я начать прыгать бейс. Мне очень страшно смотреть на людей, которые начинают прыгать бейс, не имея парашютной практики. А попрыгав вингсьют с самолетом прыжков 100, я начал пробовать вингсьют в горах. Вингсьют гораздо труднее в отделении, чем обычный бейсджамп: руки и ноги связаны.

Сергей Медведев: Здесь очень важен сильный толчок?

Андрей Волков: Нет, здесь важна не сила толчка, а очень точное позиционирование угла тела в пространстве на отделение – не заваленное, не поднятое, а, условно говоря, под 60 градусов. А в вингсьюте, наоборот, надо прыгать вниз под 60 градусов – не ниже и не выше. И тогда случается правильное пилотирование.

Сергей Медведев: В альпинизме и в бейсджампинге есть какая-то статистика, насколько велика вероятность погибнуть?

Иван Душарин: Бейсджампинг в этом плане – более опасный вид деятельности, чем альпинизм. В альпинизме многое можно предусмотреть заранее – например, технические навыки, снаряжение, погоду. И там все-таки вся деятельность растянута во времени, есть возможность для принятия решений. В бейсджампинге нет и доли секунды. Там все жестче.

Сергей Медведев: Я читал ваш пост в Фейсбуке памяти Валеры Розова. И вы написали, что почти половины тех, с кем вы начинали, уже нет.

Андрей Волков: В нашем кругу статистика за десять лет – каждый второй.

Сергей Медведев: То есть начинали 12 человек, а осталось 6?

Андрей Волков: Да.

Сергей Медведев: И все погибли на прыжках?

Андрей Волков: Кроме одного.

Сергей Медведев: Это среднемировая статистика?

Андрей Волков: Нет, я думаю, она гораздо мягче.

Сергей Медведев: Травматизма там нет – либо ты приземляешься, либо погибаешь?

Андрей Волков: Да. Можно, конечно, травмироваться при неудачном приземлении. Недавно мне попалась американская статистика, там анализируются все виды экстремальных занятий, от подводных погружений и даже до сбора грибов. Высотный альпинизм (это выше семи тысяч) стоит на втором месте, а бейсджамп – на первом.

Сергей Медведев: Какая статистика сейчас на Эвересте?

Иван Душарин: Если это коммерческие экспедиции, то там проводится очень большая работа для того, чтобы обезопасить восхождение, поэтому кислород не нормирован, шерпы сопровождают, есть лагеря и так далее. Конечно, количество несчастных случаев уменьшилось – обеспечение хорошее, затраты большие. Но все равно, даже несмотря на это, неподготовленные люди, не понимающие, куда они идут, остаются на горе.

Андрей Волков: Если я правильно помню статистику по Эвересту до эпохи коммерческих экспедиций, то она была в районе 8-11%. Теперь ниже.

Сергей Медведев: А в спортивном альпинизме?

Иван Душарин: В процентном отношении технически сложные восхождения сейчас совершаются более безопасно, чем раньше – в первую очередь из-за того, что появились современные одежда, обувь, снаряжение, и технические возможности резко возросли. Тот же уровень сложности маршрута проходится с большей безопасностью, чем 20–30 лет назад. Это достаточно безопасный вид деятельности.

Сергей Медведев: Андрей, какой прыжок вам запомнился больше всего?

Андрей Волков: Это был прыжок с вершины Юнгфрау. Это смешная история. Раздается звонок. Валера говорит: "Андрей, посмотри видео". Я включаю видео, и говорят, что впервые прыгнули с Юнгфрау. А мы смотрели на нее и понимали, что прыгнуть с нее нельзя: там нет никакой разгонной части, не видно никакой стены – это снежная вершина. А оказывается, с нее прыгнул один человек. Нужно спуститься 20 метров на веревке – там маленькая полочка, маленькая разгонная часть, а дальше ледопад, и надо улететь. У тебя нет права ни на какую ошибку, ты не сможешь ничего исправить. У тебя нет времени выдернуть парашют, ты обязательно должен начать лететь.

Андрей Волков

И вот мы с Валерой совершили восхождение. Он позвонил мне и сказал: "Слушай, я нашел окно погоды по интернету". Мы специально вылетели из Москвы, доехали на машине в Лаутербруннен и совершили восхождение, вышли на этот экзит. И стало очень страшно. Валера сказал: "Давай, Андрей, я прыгну, а ты подумаешь".

Сергей Медведев: Под вами такая река льда...

Андрей Волков: Ледовый цирк. И надо лететь туда, в Лаутербруннен. Там некуда сесть, а лететь очень далеко. Это четырехкилометровый перепад, четыре минуты свободного падения, то есть полета – и ты улетаешь в соседнее ущелье. Нужно пролететь километров шесть – и ты приземляешься прямо к ресторанчику в теплое место, где Лаутербруннен, то есть из холода приземляешься в другой мир. Разница по температуре 30 градусов. Валера очень точно говорил: "Это телепортация из одного мира в другой". Самый быстрый переход, даже на вертолете медленнее. Вот он совершил такой прыжок, а мне было некуда деваться, потому что обратно идти в одиночку невозможно, нужна альпинистская связка. И я прыгнул, и все хорошо – улетел. Его прыжок – второй в мире, а третий – мой. И я не уверен, что с тех пор там кто-то еще прыгал.

Сергей Медведев: Три-четыре секунды свободного полета, и после этого у тебя уже вырастают крылья, и ты начинаешь контролировать полет?

Андрей Волков: Если ты начал лететь, то стремишься улететь как можно дальше.

Сергей Медведев: И тут уже начинается зона полного контроля в фазе полета?

Андрей Волков: Да! Если у тебя большая практика, то ты контролируешь себя очень точно, как реактивный истребитель: 180 километров в час – линейная скорость и маленькое движение. Ты можешь ее регулировать: понизить свою горизонтальную скорость до 100 километров в час или разогнать себя до 250 при разных обстоятельствах, то есть ты – летающий скоростной снаряд. Ты очень хорошо собой управляешь, если до этого сделал должные тысячи и тысячи прыжков на аэродроме. Главное – не расслабляться, ты должен держать свое тело в форме.

Сергей Медведев: Самый кайф, адреналин начинается с момента вот этой фазы управляемого полета?

Андрей Волков: Я здесь был бы осторожен со словом "кайф", потому что надо преодолеть вот эти первые две-три секунды неопределенности. А дальше – контролируемый полет, и это, конечно, большое человеческое счастье. Все называют это адреналиновой зависимостью, но я с этим не согласен. Это другое измерение человеческого бытия. Ты никак по-другому не можешь это попробовать.

Сергей Медведев: Иван, а что больше одолевает на вершине – радость преодоления или мысли о том, как надо спускаться назад?

Иван Душарин: Первое – хорошо, что это закончилось… И дальше уже начинаешь думать о спуске. Конечно, на вершине все равно есть восторг и некое расслабление, но оно опасно. Даже, может быть, несколько сдерживаешь себя, потому что надо еще спуститься.

Сергей Медведев: О психологии экстремального спорта рассуждает нарколог Евгений Бучацкий.

Евгений Бучацкий: В литературе раньше часто можно было встретить рассказы о том, что человек в стрессе, в страхе мог перепрыгнуть трехметровый забор или запрыгнуть на второй этаж и не заметить этого, или преодолеть какое-то, казалось бы, непреодолимое препятствие. В стрессовой ситуации человек может сделать все, что угодно. Включаются некие ресурсные возможности организма.

Но тяга к тому, чтобы получать какое-то дополнительное количество гормонов, адреналина присуща не только людям, которые занимаются экстремальными видами спорта, но и тем, кто выполняет работу в экстремальных условиях. Сотрудники МЧС, правоохранительных органов, медработники постоянно находятся в состоянии стресса. Это в дальнейшем может приводить к эмоциональному выгоранию, но в то же время дает некое ощущение комфортности, когда ты получаешь удовольствие от того, что делаешь и чего достигаешь. Это некий вариант нормы, пограничное состояние, где это может быть нормой, а может быть уже и неким влечением.

Но нет определения, что есть такая болезнь – адреналиномания, где человек стремится получать удовольствие от адреналина. Он на грани жизни и смерти проходит через горы. В любой момент при неправильном движении у него может оборваться веревка, или он может оступиться, разбиться и погибнуть. Ощущение того, что он живет – вот что притягивает.

Давайте применим такое понятие – "позитивная зависимость". Если смотреть с точки зрения альпиниста, то его поступок альпинист оценит нормально. А с точки зрения людей, которые никогда не были в горах и не понимают, что такое альпинизм или бейсджампинг, это будет ненормально. Это может быть даже патологией, если человек стремится каждый день рисковать жизнью, при том, что, живя в городе, ты и так каждый день ты рискуешь, выходя из дома и не зная, что с тобой произойдет.

Сергей Медведев: А среди альпинистов, бейсджамперов есть люди верующие, религиозные?

Иван Душарин: Я думаю, да. Это ведь не обязательно те, кто идут в церковь и кладут там поклоны. Просто они где-то внутри себя имеют стержень веры во что-то. Это, я думаю, у многих есть.

Андрей Волков: Воинствующих атеистов я точно не встречал, воцерковленных людей – тоже. Но внутренний предмет веры в смысл человека, в его особую предназначенность, в не банальность жизни, конечно, присутствует.

Сергей Медведев: Есть некий набор суеверий, какие-то ритуалы, которые выполняются перед каждым восхождением или прыжком?

Андрей Волков: В первую очередь – это не ритуал, а механизм контроля. Мы дважды все проверяем, и это важно, потому что любой человек волнуется. Он тщательно проверяет себя, и это ритуализируется – как ты кладешь шлем, протираешь очки, настраиваешь камеру. Все становится важным. Вот эта зацикленность на одном и том же алгоритме – почти религиозная. И если в этом ритуале происходит сбой, люди иногда даже приостанавливают свое желание прыгнуть.

Сергей Медведев: А у альпинистов то же самое?

Иван Душарин: Да. Мы даже в школе инструкторов и участников учим – следите друг за другом, контролируйте: как надето снаряжение, как затянут узел...

Андрей Волков: Меняется структура человеческих отношений. Допустим, внимание – оно либо гипертрофировано, повышено, либо наоборот, когда ты сосредоточился на прыжке, тебе уже все не важно, и ты можешь пренебречь чем-то, что могло бы вызвать обиду. А в высотном альпинизме вообще другие представления о нравственности и морали: нельзя эффективно помочь человеку на высоте более семи километров, а людям кажется, что вы бросили человека. Шкала смещается. И тут очень уместна библейская мудрость "Не судите, да не судимы будете".

Сергей Медведев: Есть адреналиновая зависимость?

Андрей Волков: Нет! Конечно, первые 20 прыжков – там что-то захлестывает. Ты испытал суперстресс, который, конечно, имеет биохимическую основу. Но когда у тебя 100-й, 150-й, 200-й прыжок – ну, какая же это зависимость?! Никакой зависимости нет. Это рациональный расчет, желание встретить друзей, испытать фазу полета. Я по-прежнему считаю, что ты можешь от этого отказаться. Гораздо сложнее отказаться от сигареты. Там биохимическая связь гораздо сильнее. А я два года не прыгаю.

Сергей Медведев: Мы подходим к самому главному вопросу, к понятию смысла всего этого. Вы когда-нибудь задавались вопросом: зачем такой риск? Как это оправдывать перед близкими? Оправдано ли это все, с точки зрения рациональной человеческой организации?

Андрей Волков: Для меня это рационально, но в моем смысле. Я считаю, что человек с большой буквы должен сдвигать границы – в этом его предназначение. И в искусстве мы легко это признаем, в интеллектуально-исследовательской деятельности даже вознаграждаем Нобелевскими премиями, а здесь почему-то осуждаем. Это несправедливо. Я считаю, что это точно такое же исследование и сдвижка человеческих границ, представлений о том, что человек может. Это точно такой же исследовательский проект, точно такое же искусство. И Валера был человеком очень высокого искусства и высоким исследователем.

Сергей Медведев: Но некоторые все равно говорят, что вы эгоисты, вы все это делаете для себя. Вот ученый изобретает вакцину от рака – от этого есть общественная польза. А какая общественная польза от всех этих ваших восхождений и прыжков?

Андрей Волков: Нет, он не вакцину изобретает, он строит новые знания. Он ощущает это как свою миссию, предназначение, наслаждается шагом в неизвестное и строительством чего-то в этом неизвестном. Потом мы говорим: "Ах, какая полезная деятельность – вакцина от рака! Ах, какая полезная деятельность – теперь есть атомная бомба!". Они все были одержимыми. Это потом в рефлексии можно поставить вопрос – а какая польза для человечества? Вопрос дурацкий и неосмысленный.

Сергей Медведев: Да, вопрос такой чисто базаровский: зачем Пушкин? – лучше сапоги тачать.

Иван Душарин: Какие-то деяния общественно полезны. Но человек ведь должен думать не только об этом, но и о себе в какой-то степени. Да, эгоист, но он проявляет свои качества, свои возможности. Если человек в своей жизни не приблизился к пределу каких-то деяний, не ощутил этого, значит, он где-то неполноценно прожил жизнь. Надо постараться приблизиться к тому пределу, который отведен каждому человеку, и почувствовать – а что это такое? Может быть, даже заглянуть за грань возможностей! Ученый продвигает человечество или науку вперед, а ты продвигаешь себя. А каждый человек – это космос, это отдельная уникальная составляющая.

Андрей Волков: Валера Розов открыл целую маленькую Вселенную, которая называется "бейсклайминг". Он показал, что на вершину можно восходить красиво и аккуратно, а потом не долго спускаться с нее, а улететь! И за 60 секунд проделать тот путь, который ты прошел! Это было немыслимо! А он сделал это реальностью! И в чем здесь общественная польза? Так же как и в спорте, он открыл человеку новые возможности. Я считаю, что в этом его большой вклад в человеческую мысль и в человеческие деяния.

Сергей Медведев: Прекрасные слова в завершение беседы в память о Валерии Розове, человеке, который раздвинул границы, открыл совершенно новую сферу человеческой деятельности и помог нам всем стать другими.

Источник