Памяти Станислава Говорухина
Спасибо Станислав Сергеевич! Фильм «Вертикаль» появился благодаря счастливой случайности, но стал важнейшей вехой в нашей (альпинистской) культуре. Он стал для тысяч и тысяч наших соотечественников первой информацией об альпинизме и горах. Романический характер этой информации завораживал и оставлял след на всю жизнь. Неудивительно, что история создания фильма стала объектом воспоминаний для многих участников тех событий. И стала объектом некоего мифотворчества, так как многие вещи по-разному передаются разными людьми. Фильм стал легендой и не надо сильно обращать внимание на наивность и нелогичность некоторых сцен. Случайно ли или по какой-то другой логике, «Вертикаль» стала поэтическим произведением, с Владимиром Высоцким, оказавшимся в главной роли. Мы тогда увидели его впервые…
ТВ Культура:
«Он не скулил, не ныл, может, хмур был и зол, но шёл». То, что, первый фильм Станислава Говорухина - это именно «Вертикаль», фильм о восхождении и об испытании характера, кажется особенно символичным сегодня, в дни, когда мы простились с режиссёром и актёром особой породы. Его непоколебимость казалась иногда какой-то нечеловеческой, а принятые им решения не предназначались для обсуждения и для пересмотра. Пошёл в политику и был твёрдо уверен в том, что его работа в ней ощутимо помогла российскому кинематографу.
Станислав Говорухин не раз признавался, что снимал лишь то, что ему нравилось. В партию не вступал, цензуры не боялся. В своей дебютной картине «Вертикаль» сумел вывести на экран не просто самого Высоцкого, но и его песни, тогда, можно сказать, запрещённые.
Книга, можно прочитать здесь
Станислав Говорухин. Рассказ о к/ф "Вертикаль"
Альманах «Лёд и пламень» выпуск 1.
АЛЕКСАНДР КУЗНЕЦОВ
О СЦЕНАРИИ КИНОФИЛЬМА
«ВЕРТИКАЛЬ»
Наверное, лучшим нашим художественным фильмом об альпинизме остается все-таки «Вертикаль». Тут как-то, наводя порядок в шкафу с книгами, подаренными мне авторами, а их набралось уже более трехсот, я наткнулся на режиссерский сценарий фильма «Одержимые». Именно так первоначально называлась эта картина. А работать над сценарием для нее довелось мне. Напечатан сценарий в 1966 году на Одесской киностудии «для служебного пользования».
История такова. В Министерстве кинематографии, было тогда такое, сидел важный чиновник по фамилии Тарасов. Что он делал? Он сочинял никудышные киносценарии и продавал их в портфели киностудий. А студиям, чтобы по ним можно было снимать, приходилось нанимать «негров»-доработчиков. Скажем, написал Тарасов сценарий фильма о летчиках, ничего не понимая в авиации, и находили писателя-летчика, который доводил этот литературный сценарий до ума. И вот сочинил С. Тарасов и помощью какого-то Н. Рашеева киносценарий об альпинизме - «Одержимые», и кто-то указал ему на меня. Я тогда был начинающим литератором, но вышли уже у меня несколько рассказов и повесть. В том числе рассказ «Обыкновенная стена» - это о стенном восхождении, и рассказы о Верхней Сванетии, где я к тому времени несколько раз побывал в гостях у Миши Хергиани. Недолго думая, я согласился поработать над сценарием, хотя дела этого не знал. Поехал к своему другу кинорежиссеру Якову Александровичу Сегелю, он дал мне для образца свой литературный сценарий «Прощайте, голуби!» и объяснил, как это делается.
Сценарий требовался срочно, ибо картина была уже запущена на Одесской киностудии, набрана группа, актеры, поджимал план. Меня отвезли в «Дом Ковалевского», что у моря под Одессой. Он представлял собою, что-то вроде дома творчества, там кормили и поили, только, сиди и работай. Кто такой Ковалевский я так и не узнал, до революции у нас было несколько писателей Ковалевских, видимо дом принадлежал одному из них.
Думаю, не надо объяснять, что такое киносценарий об альпинизме, написанный человеком не бывавшим в горах: развесистая клюква, выросшая на почве учебного пособия для начинающих альпинистов. Страховка через крюк и через выступ, страховка через плечо и поясницу, один падает с гребня в одну сторону, другой прыгает в другую... И все это снабжено шуточками-прибауточками туристского толка и плохого вкуса.
Прочитал я сценарий и ужаснулся: все нужно писать заново. А времени нет, надо снимать. Насколько я понимаю, это был первый полнометражный, художественный фильм молодых кинорежиссеров Станислава Говорухина и Бориса Дурова. И вот они каждый вечер приезжали ко мне из Одессы, брали написанные мною страницы, возвращались и составляли режиссерскую разработку. Я писал литературный сценарий, а в работу он идет уже режиссерским, где указаны объект, время и место съемки, план и способ съемки, метраж, содержание кадра, второй план, музыка и шумы, а также всевозможные примечания. Например, так: «129. Вершина. Общ. ПНР. Верх. 10 ст. Взгляд камеры снова скользит по склону. Голос Ломова: «Дальше оставляем рюкзаки, палатку и идем налегке на вершину». Пиротехника. Белый дым».
И вот Говорухин с Дуровым должны были прямо на ходу все это делать. Сумасшедшая гонка. Конечно, это не работа. К тому же они что-то изменяли и добавляли, если не были согласны со мной. Главное, они ввели в сценарий войну. Вернее расширили ее; у меня было ее немного, только в воспоминаниях Ломова, когда он находит гильзы на перевале. Да и у меня сложилась очень трудная ситуация. Ведь я даже не мог прочитать всего, что написал, с начала до конца, целиком пройтись по образам героев фильма, убрать повторы и нагромождения, оценить написанное композиционно. Я переписал все, камня на камне не оставил от Тарасова. В сценах восхождения я основывался на своем рассказе «Обыкновенная стена». Вот открываю сейчас его и сценарий - одно и тоже. Почти дословно. Эпизоды со сванами взяты из моей книги - «Внизу Сванетия». В то время она было напечатана лишь в журнальном варианте.
...Без малого, прошло сорок лет, как писался этот сценарий, конечно , многое забыто. Я всю жизнь веду дневник, и сейчас отыскал в своем архиве 1966 год. Но там мало написано об этих днях, не до того было. Записан порядок эпизодов, перебивка эпизодов восхождения другими кадрами, чтобы оно не было затянуто, различные «вкусные» детали... Но ничего нет об отношениях с режиссерами, о наших спорах и даже ссорах. Помню, Говорухин не очень-то со мной церемонился, он уже тогда был весьма авторитарен и самоуверен. Но таким, надо думать, и должен быть кинорежиссер.
За эти почти сорок лет я ни разу не встречался со Станиславом Говорухиным. Он стал одним из первых кинорежиссеров страны, известным политиком. А я никогда не стремился к контактам со знаменитостями, оставаясь самим собой. Что же касается второго режиссера фильма - Бориса Дурова, то знаю о нем лишь, что он сделал несколько хороших фильмов, в том числе такой известный, как «Пираты XX века».
Наверное, для Говорухина первый его фильм дорог. Но должен сказать, что сценарий у меня получился неважный, что вполне естественно: первый опыт, да еще такие условия. Многое Говорухин, слава богу, исправил. Однако, картина получилась только благодаря двум вещам - войне и песням Владимира Высоцкого.
Я смею утверждать, что о восхождениях на вершины очень трудно писать. Да и снимать тоже. Назовите мне книгу о восхождении, которую вы читали бы с неослабевающим интересом. Даже читая такую классику, как «Тигр снегов» Тенсинга Норгея, «Анапурну» Мориса Эрцога или книги Месснера, наш интерес остается чисто спортивным, а не литературно - художественным.
Обложка сценария кинофильма «Вертикаль»
Высоцкий просто спас фильм «Вертикаль». Я уже не помню теперь, кто изменил название фильма «Одержимые» на «Вертикаль», я или Говорухин с Дуровым. Наверное, вместе. Столь важная роль песен Высоцкого в картине не могла быть предсказуемой, он еще не был известен. Говорухину здорово повезло с Высоцким. Не могу сказать, что повезло и мне, ибо оказался здесь вроде бы и не причем. Я числился доработчиком, поэтому мое имя даже не упоминалось в титрах. Тарасов, как автор сценария, получил 10 тысяч рублей. А я всего одну тысячу.
Деньги, черт с ними. Сегодня они есть, завтра - нет. А вот обида или досада, если хотите, на то, что ты вложил в этот фильм свой труд, что ты причастен к нему самым непосредственным образом, а
тебя просто взяли и выкинули, некоторое время не давала мне покоя. Чувство понятное для начинающего автора. Но как пошли у меня книги одна за другой, я об этом забыл.
С тех пор я не связывался с акульим миром кино. Нет, вру, через много лет мне довелось написать одиннадцать сценариев часовых документальных фильмов для Центрального телевидения, в которых я был не только автором, но и ведущим.
В съемках «Вертикали» я не участвовал. Приехал в Баксан и увидел там очень много консультантов во главе с Боровиковым. Побыл там денек, посмотрел, как Высоцкий тихонечко брякал на гитаре, подбирая мелодию для только что написанной песни «Скалолазочка», так и не вошедшей в картину, и уехал.
О съемках фильма написал Леонид Филиппович Елисеев, который даже сыграл в нем две эпизодические роли - радиста и немца.
Леня Елисеев известный альпинист, мастер спорта и кавалер ордена «Эдельвейс». Предоставим ему слово.
ЛЕОНИД ЕЛИСЕЕВ
О СЪЕМКАХ ФИЛЬМА
«ВЕРТИКАЛЬ»
Посвящается всем альпинистам, кого уже нет, и всем живым, которые создал кинофильм «Вертикаль», не жалея себя, с большим риском выполняя все работы от проводника (шерпа) до актеров и режиссеров. Знайте, вы своим самоотверженным трудом сделали альпинизм популярным! С низким поклоном, Леонид Елисеев.
«... Поразительно ведут себя люди в горах. Почти как в бою – обстановка очень приближенная. И не от того, я думаю, что на равнине нет таких людей. Наверняка есть, безусловно - просто другие обстоятельства.
Заслуженный мастер спорта Леня Елисеев, когда я его спросил: «Что тебе здесь нужно было, зачем ты сюда полез?!» - ответил мне так: «Сначала, наверное, для того, чтобы проверить, что я есть за человек. А сейчас, просто любопытно, что за люди кругом. Дело в том, что в горах нельзя надеяться на «скорую помощь», на милицию и так далее. Там ничего не поможет. Там может помочь твой друг, его рука, ты сам.... И случай!»
И вот моя первая песня там, в горах, появилась после этого нашего с ним разговора...»
(Из выступления В. Высоцкого в Дубне в ноябре 1976 года).
Сразу хочу сделать две оговорки. Во-первых, Володя меня в этом своем выступлении назвал заслуженным мастером. Я думаю, что это его личное определение моего альпинистского мастерства. Я ведь тоже в то время, пожалуй, одним из первых, считал Высоцкого народным певцом. Хочу этим сказать, что звания бывают титулованные и заслуженные, но это слишком большая тема для этого рассказа...
Во-вторых, в этом рассказе я буду называть Высоцкого и Говорухина просто по имени, то есть так, как это было у нас в жизни. Уверен, что, если бы я обратился к Высоцкому по отчеству, он бы удивился.
Итак, познакомился я с Володей на съемках фильма «Мы одержимые» - таким было рабочее название фильма «Вертикаль». В мае 1966 года мне предложили... Вернее, мне позвонил Борис Романов - он в то время был председателем Федерации альпинизма СССР, по-моему. Он попросил меня срочно прийти в Госкомспорт, который находился в десяти минутах ходьбы от моего дома. Борис рассказал мне, что Одесская киностудия собирается снимать на Кавказе фильм об альпинистах и просит Федерацию альпинизма помочь им в создании картины.
В состоявшемся вскоре разговоре, выяснилось, что лучше всего было бы для этой первой в СССР картины об альпинистах, если бы за это взялись заслуженные мастера спорта Михаил Ануфриков и Виталий Абалаков: первый - главным консультантом, а второй – ответственным за безопасность киногруппы. Но Абалаков приехать не смог, поскольку неожиданно ему дали орден Ленина и квартиру.
И поэтому Романов попросил меня взять его работу на себя, на что я дал согласие. Короче говоря, я в этот же день подписал трудовой договор. Фамилию Абалакова подтерли, впечатали мою, и уже в начале июня я выехал в Баксанское ущелье в качестве инженера по технике безопасности при съемках фильма. Предвижу усмешки тех, кто знает, чем обычно занимаются инженеры по ТБ в промышленности.
Много между ними бумагомарателей и бездельников, но в подписанном мной договоре было 17 пунктов, из которых вытекало, что я должен участвовать во всем, начиная от выбора места съемок, корректировки сценария и кончая разбором несчастных случаев, произошедших на съемках. Дел действительно оказалось много: надо было выбрать безопасные места для съемки, укладывающиеся в требования сценария, подобрать альпинистов-страховщиков, что довольно сложно в начале лета, когда все опытные мастера уже составили свои летние планы. Предстояло определить методику обучения актеров азам альпинизма и проч.
В начале июля состоялось организационное собрание киногруппы (вел его директор Одесской киностудии Григорий Федорович Збандут). Случайно, а может и нет, на том собрании, я оказался рядом с Володей. В то время я почти ничего о нем не знал, как практически и остальное наше население. И вдруг, во время этого собрания радист гостиницы «Иткол», «врубил» катушку с ранними песнями Высоцкого, как это вскоре выяснилось. Между нами произошла такая беседа.
- Ну, надо же! И здесь мои песни! - сказал Володя.
- Как так? - спрашиваю.
- Это мои песни. Я их написал.
- Во-первых, это не твои, а народные. А во-вторых, кто поет?
- Я пою, - говорит он.
- Нет, это не ты. Это Рыбников поет.
- Ничего подобного! Это не Рыбников, это я пою. И песни это мои.
- А ты, что, сидел, что ли? - спрашиваю.
-Нет.
- Ты знаешь, я очень хорошо знаю блатную жизнь; потому что мне в детстве и юности приходилось много с ними встречаться. И песни эти блатные, и написать их мог только тот, кто очень хорошо знает лагерную и тюремную жизнь.
- Ну, а я не сидел.
Поверил я ему не до конца. Но самого главного Володе я не сказал, что все это, за свое благородство - тюрьму, изолятор и лагерь я пропустил через себя, а поэтому, как никто другой, мог оценить его божий талант. Ну, а когда немного позже, я увидел, как он написал свои первые альпинистские песни, тут тогда всякие сомнения у меня отпали. Я понял, что Володя в любой области, деле, теме сможет выявить самое главное.
Перед отъездом в Одессу, Г. Збандут провел закрытое совещание, на котором дирекция, Говорухин и другие решили освободить главного консультанта Ануфрикова от работы. Об этом я узнал позже, но работы у меня не стало больше, так как функции главного консультанта фильма выполнял с первого дня из-за того, что Ануфриков по своим прямым служебным обязанностям часто выезжал в Москву. Хочу обратить внимание на то, что Михаил Ануфриков, будучи ответственным Секретарем Федерации альпинизма СССР, в подготовительный период съемки картины сделал очень многое: обеспечил альпинистским снаряжением, договорился с альпбазами и гостиницами, подбирал места съемок, набирал альпинистов – дублеров и страховщиков. Но, несмотря на проделанную работу, дирекция студии и Говорухин без согласования со мной, что было обязательным по договору, подло расправились с Ануфриковым, заменив его начальником альплагеря «Баксан» Михаилом Шурдумовым, который и альпинистом то не был.
Основная база киногруппы была в гостинице «Иткол». Володя жил в двухместном номере со Славой Говорухиным. Я жил один этажом выше. А при съемках на натуре, мы жили в палатках в разных местах: на поляне под ледником Кашка-таш, на морене под Ушбинским плато. Ходили в перевальные походы, даже восхождение совершили на «пик Кавказ» - по маршруту 2-й категории сложности.
«Вертикаль» была первой картиной Говорухина. Он снимал ее вдвоем с Борисом Дуровым, но я считаю, в горах первой скрипкой - Говорухина потому, что Дуров по своим физическим возможностям, не всегда мог присутствовать на сложных съемках, да и каждый лишний, не альпинист, большая обуза. А Говорухин - очень спортивный парень, в свое время занимался альпинизмом. Точно не знаю, не спрашивал, но что-то около третьего разряда по скалам у него было. Он довольно физически развитый и заводной, в нем всегда присутствовал соревновательный дух, и, благодаря этому его задору, мы смогли так «заразить» вес съемочный коллектив, что все актеры с интересом занимались различными тренировками. Это было, как бы соревновательной игрой.
В один из первых дней начала работы, я с Говорухиным поехал на скалы выше Тырныауза, где альпинисты иногда проводят соревнования по спасработам. Мы захватили нужное снаряжение, и внизу, у машины, надели страховочные пояса. Подойдя к скалам, я предложил идти по внутреннему углу, в обход довольно сложной стены. Слава настоял пройти стену в лоб. Я сказал, что такие стены проходят со страховкой в связке, но он от связки отказался, сказав, что «тут делать нечего». Я мог, конечно, настоять на своем, и тогда, каждый раз мне пришлось бы встречать противоречие со стороны съемочной группы и режиссера, а чтобы этого не было, я решил ценой моих нервов пустить его на стену без страховки. Я решил проучить Говорухина, чтобы у нас не было споров. Я быстро поднялся по внутреннему углу, и уже был над ним. Первые метры он прошел быстро и легко, но, когда набрал высоту, ему попало сложное место, он стал осматриваться, и здесь у него появилась неуверенность и мандраж.
Подождав немного, я очень тактично предложил ему конец веревки, спущенной сверху мной. Он пристегнул ее к своему страховочному поясу. У него появилась уверенность, и он быстро прошел стену. После этого случая мне не приходилось доказывать правоту моих требований. О сценарии я не говорю - неважный был сценарий, много там чего наворочено было, всяких немыслимых ужасов, но сами съемки проходили на натуре в реальных и довольно сложных условиях, на большой высоте. И это - заслуга и оператора Альберта Осипова, и Говорухина, да и большой группы альпинистов, обеспечивших такую возможность. Говорухин не соглашался на упрощения и «дешевые» варианты, а это доставляло альпинистам большие заботы. И раз уж речь зашла о Говорухине, я считаю, что Слава многое сделал для становления Высоцкого. Конечно, Володя и без Говорухина достиг бы больших высот, но Слава сократил период становления Высоцкого, как автора песен, как личности. «Вертикаль» была первым фильмом, в котором песни Высоцкого прозвучали по всей стране. И как прозвучали! Я слышал, что «Вертикаль» была самым «кассовым» фильмом в 1967 году, так что здесь Говорухин сильно ему помог, хотя у него самого в это время за плечами почти ничего не было.
В начале работы с киногруппой у меня появилось чувство, что я зря ввязался в это дело, и даже появилось желание расторгнуть договор. Но разговор с Володей на собрании о его песнях и драка, в корне изменили мои намерения. У нас как-то не принято говорить о таких вещах; драка, дескать, что-то, недостойное нормального человека, и что в ней может быть интересного?! Я с этим категорически не согласен. Причины драк могут быть разные. Одни затевают ее, не поделив бутылку водки или, показывая свою дурость, а другие вступают в нее, когда приходится защищать свою честь, когда подлец оскорбляет и нападает на тебя или твоего друга, прохожего, а тем более, на женщину. В таких ситуациях могут быть два выхода: трусливо пождать хвост и потерять честь, или вступить в драку, сохранив честь и человеческое достоинство. Драка тоже, в какой-то мере, экстремальная ситуация, и характер человека в ней проявляется довольно четко...
Говорухин играл на бильярде, который стоял в баре гостиницы «Иткол». Один из местных задир всячески придирался к Говорухину, который, видимо, чем-то не понравился ему. Я думаю, что причиной была мастерская игра Славы, а еще, наверное, гордо-независимое положение его головы. Слава долго делал вид, что оскорбления и дурацкие придирки - не в его адрес. Живя в Терсколе три года, я много раз видел, как какой-нибудь местный подонок оскорблял приезжих туристов и даже спортсменов, но ни разу не видел, чтобы подлец был наказан. У меня стало создаваться мнение, что настоящие мужчины выродились, но это мнение оказалось ошибочным. Когда оскорбления вышли за рамки допустимого, Слава бросает кий на стол и, резко повернувшись к хаму, говорит: «Ну, раз ты так хочешь, давай выйдем». Они вышли в холл, который был перед баром.
Слава встал спиной к стене, а перед ним было уже не менее четырех нападающих. Ловко увернувшись от удара, Слава точно наносил мощные удары нападающим, от которых некоторые валились на пол. Я оказался в сложном положении. Среди нападавших были мои знакомые и соседи. Но у меня было огромное желание бить по мордам эту свору, напавшую на одного. С первой же секунды драки я, как бы пытаясь разнять, оказывался там, откуда Славе могли нанести удар, перекрывая собой и задерживая наиболее агрессивных. В это время в баре находилась небольшая часть киногруппы, в том числе и Володя. Я предполагаю, что, увидев драку и в ней Славу, он мгновенно бросился в нее. Я его увидел, когда он смело и умело дрался, стараясь пробиться к нам, но один из приезжих, боксер (как потом сказали) подло, из-за колонны нанес ему удар, которого он не мог видеть. Володя пластом упал на паркет, немного проскользив по нему. Боксер, который подло появился, так же подло исчез. Я был в проходе и видел, как Володя быстро встал, ошеломленный от удара, схватил с ближайшего столика две бутылки и, держа их, как две гранаты, пошатываясь, стоял, говоря что-то угрожающе сквозь зубы. В эти секунды он был похож на раненого фронтовика, который из последних сил встал навстречу врагу. Застывшее положение Володи мгновенно остановило драку в баре, а нападавшие на Славу разбежались...
Я увидел людей, для которых понятие «личная честь» - не пустой звук, которые не бросают товарища в трудную минуту, а пойдут на грань риска, если этого потребует обстановка. Я, собственно, жил теми же нормами и канонами, поэтому эта драка сблизила меня с Володей и Славой. У меня появилась уверенность, что с такими, как они, в горах можно работать.
После драки в холле первого этажа, где была в основном вся киногруппа, Говорухин, еще не оправившись от стресса драки, предложил менять место нахождения киногруппы, сказав, что они не дадут нам житья, а тем более работать. Многие его предложение одобрили, а я сказал, что отлично понимаю, что это конец картине, так как на переброску группы времени уже не было. Оно было упущено из-за задержки начала съемок. Альпинистский сезон в разгаре, много сделано по подготовке к съемке, и, самое главное, я даю полную гарантию, что нас никто не тронет; они уважают силу и смелость. Я еще привел несколько примеров, и вся группа со мной согласилась.
Но дней через десять мои клятвы и заверения могли оказаться риторической брехней, а именно, когда я и Слава были в номере, где жили наши монтажницы, ждали их и играли в карты, чтобы занять время, совершенно неожиданно для нас, без стука, открывается дверь и заваливаются двое горцев - один балкарец - Мурзаев Юра и сван Шалико Маргиани. Они оба мастера спорта по альпинизму. Я и Слава, не вставая, кивком поздоровались и предложили играть.
Мурзаев со злой мордой завопил:
-Вы так нас встречаете, мы же гости.
Я ему ответил:
-Вот, когда ты придешь ко мне, тогда я буду встречать тебя как гостя.
Мурзаев орал в основном на меня и старался лезть ко мне. Шалико его сдерживал.
Я и Слава встали, я подошел к Шалико и сказал:
- Шалико, не держи его, меня не надо защищать, я это сам умею делать лучше других, а когда у него протрезвеют мозги, он очень об этом пожалеет.
Юра смолк, все затихло, и мы со Славой красиво ушли. Слава за время пребывания Шалико и Юры не сказал ни слова. Если бы драка началась, то картины могло и не быть.
Через месяц Борис Дуров снимал Шалико, как начспаса, а меня радистом, где мы с ним неплохо сыграли самих себя.
Актеры приезжали на съемки не одновременно: одни раньше, другие с опозданием. Володя приехал где-то в середине июля. Иногда приходилось заниматься с актерами индивидуально, формировать, догонять. Но альпинистов-страховщиков было много, и каких-то задержек в съемках из-за того, что кто-то был неподготовлен, не происходило.
При обучении актеров азам альпинизма, решили не мудрить: за основу взяли стандартную методику подготовки новичков в наших альплагерях на значок «Альпинист СССР», а занятия по скальной, снежной и ледовой технике - в пределах третьего-второго разрядов.
Проблема заключалась в том, что съемки проводились в условиях более сложных, чем нормы первого года обучения: актеры должны были работать на уровне разрядников, а в отдельных эпизодах - и мастеров спорта. Скажете - невозможно? Оказалось, возможно. Например, Рита Кошелева (она играла в фильме девушку-альпинистку). Из нее получилась такая скалолазка, что, если бы она в том сезоне участвовала в Чемпионате СССР по скалолазанию, то была бы в числе призеров. У нее были все необходимые для этого качества: высокий рост, минимальный вес, хорошая координация, смелость (до работы в кино она была балериной). А после того, как она «накачала» силу в кистях рук, она по сложным скалам ходила запросто. Не в обиду будет сказано нашим мужчинам, мастерам спорта - а в «Вертикали» работало более десятка мастеров спорта по альпинизму - Кошелева на скалах выглядела сильнее некоторых мужчин и проходила такие участки, на которых они пасовали. И песня «Скалолазка», я убежден, написана по следам этих ее успехов, которыми восхищалась вся киногруппа.
Или вот такой эпизод. Выдали нам зарплату, и поехали мы с Володей в Тырныауз, небольшой шахтерский металлургический городок, километрах в тридцати от «Иткола». Получали, надо сказать, актеры очень не много - я даже поразился, наслушавшись ранее всяких слухов об их огромных деньгах, даром достающихся. И что мне тоже очень понравилось, почти все деньги Володя перечислил жене - Люсе Абрамовой: у них тогда уже было двое детей, совсем маленьких, а сам обходился одними суточными. И таких поездок было не менее трех.
Володе Высоцкому по сюжету картины не надо было заниматься скальной техникой, у него роль этого не требовала, но он все равно, наравне со всеми, принимал участие в занятиях. Судя по его успехам в скалолазании, где особенно проявляется сила рук, он был крепкий парень. Кроме того, он был «заводной», и всегда впоследствии добивался желаемого, если сразу не получалось. Поначалу, на скалах он себя чувствовал слабовато, как и все начинающие, но потом, через месяц, по скалам ходил на уровне хороших разрядников.
Володя очень хорошо смотрелся в коллективе. Я сразу обратил на него внимание, и не только потому, что он пишет песни. Он видел, что авторитет в горах могут принести только скромность и действие, что, по-моему, было чертой его характера. Он не выпячивался, всегда был готов помочь любому, был активным участником в любом деле, создавал веселую, открытую обстановку. Он вообще очень серьезно подходил к этой картине. Ему нравился альпинизм как вид спорта. Была в нем эта потребность в постоянном риске, присущая каждому настоящему альпинисту. Риске, как необходимой части жизни, проверке себя в экстремальных ситуациях. И, если бы он попал в условия, где надо было бы проявить героизм, он бы его проявил - я в этом не сомневаюсь.
В горах человека видно хорошо. Альпинисты это знают. Можно всю жизнь знать человека, и не узнать его так, как за одно восхождение в горах. Вообще, альпинисты - это особая категория людей, особенно в те годы. А если кто-то впервые попадает в горы, то они на него оказывают колоссальное влияние, и человек преображается. Горы способствуют тому, чтобы человек проявился в лучших своих качествах. Правда, бывают и исключения, но не очень часто.
Режим у киногруппы был приближен к спортивному. Много было съемок на высоте, с большими физическими затратами. Подолгу жили в палатках. Красивейшие места: морена под Ушбинским ледопадом, «немецкие» ночевки под пиком Щуровского - это Шхельдин ское ущелье.
По завершении курса «форсированной альпинистской подготовки», Высоцкий, Кошелева, Саша Фадеев и, кажется, даже Лариса Лужина совершили восхождение на «пик Кавказ», выполнив норму на значок «Альпинист СССР», так что об альпинистской жизни узнавали не только по рассказам, хотя разговоров и рассказов на эти темы было много.
Про несчастный случай с Юрой Живлюком на пике Вольной Испании и спасработы, в которых участвовали актеры, жившие в то время в палатках под ледником Кашка-таш, уже рассказывал Говорухин в большой статье. Хочу сразу пресечь все небылицы по поводу спасательных работ на пике Вольная Испания, на которых ни один наш актер, а тем более Говорухин, не участвовали (я и Говорухин в это время находились внизу). А самое главное, что спасательные работы проходили в хорошую погоду. Вся эта ложь о спасательных работах началась с Володи, а затем очень резво подхваченная составителями, а последним фантазером стал Говорухин.
За три месяца съемок у нас были и праздники, и дни рождения, которые не совсем проходили «на сухую». Но все актеры понимали, а кто не понимал сначала, то быстро убеждался - наша картина необычная, не студийная. И ходить по скалам после выпивки или таскать рюкзаки на высоте за 3000 метров - не сахар, так что все были достаточно выдержаны в этом плане. Но когда бывали такие случаи, я присматривался к Володе: он не пил совершенно. Потом кто- то сказал мне, что ему нельзя пить, но меня этот вопрос уже не волновал. Я видел, что он трезвенник, и совершенно спокойно относится к тому, когда вокруг выпивают, оставаясь при этом душой компании.
Вообще, надо сказать, свободного времени на съемках было мало. Днем снимали, а вечером... Почти каждый вечер Володя пел в узком кругу. Собиралось 4-5 человек, обычно в комнате у Говорухина и Володи.
О том, каким непревзойденным рассказчиком был Высоцкий и как он умел вести компанию, уже много писали. Жаль, что не записывали, хоть и было на чем. Просто мысль в голову не приходила.
Однажды в Иткол приехала иностранная делегация, среди них были две американки. После пения своих песен Володя спел им что-то по-английски, какой-то набор звуков - языка он не знал. Американки делали удивленные глаза, понять ничего не могли, хотя очень старались и напрягались. Потом сказали Говорухину: «Он поет что-то знакомое, но не понятное».
Помню, как-то Володя увидал у меня на столе, около телефона, четырехцветную авторучку (ее мне подарила наша сильнейшая горнолыжница Меркулова Нина). Держа в руках и рассматривая эту ручку, Володя сказал:
- А, я еще таких не видел, - добавив, - я коллекционирую их.
Я подумал, что Нина не обидится, когда узнает у кого теперь она.
- Володя, я тебе ее дарю, пусть украшает твою коллекцию!
И вот я подошел к самому трудному для себя месту: к истории написания песни «Если друг оказался вдруг...»
Это произошло на моих глазах, за несколько часов. Я постараюсь, как можно точнее передать тот рассказ, который возбудил и потряс Володю. Это послужило ему поводом, рывком - за ночь написать свою первую альпинистскую песню. Наш разговор проходил в автобусе, в ожидании вертолета, который по каким-то причинам задерживался. Говорили на разные темы. Большей частью, конечно, о горах, об альпинизме. К этому моменту Володя уже успел многое узнать о горах и имел подготовку на уровне альпиниста-разрядника. Поэтому о многих сложностях альпинизма он имел уже свое представление.
Володя спросил: «А что именно привело тебя в горы?». Очень непросто на него ответить - очень личное объяснение у каждого. Я ответил, что главное - это притягательность горных красот, которые невозможно, один раз увидев, покинуть навсегда, что альпинизм дает переоценку всему, что нас повсюду окружает, и чем мы пользуемся в городской жизни, к чему привыкли, принимая все прекрасное, как должное, обыденное. Ну а главное - это преодоление многих сложностей, связанных с риском, что требует от каждого восходителя силы, ловкости, мужества и больших волевых качеств. В альпинизме, как ни в каком другом виде спорта, проявляются личностные качества человека. Здесь можно увидеть, кто есть кто, и посмотреть на себя в сложных условиях. И чем трудней и опасней ситуация, тем глубже проявление моральных и волевых качеств человека. Как пример всему сказанному, я рассказал ему один случай, который произошел с группой, которой мне доверили руководить при восхождении на вершину Доппах в Суганском хребте на Кавказе.
Вот эта трагедия с невероятным исходом.
Это было спортивно-тренировочное восхождение перед первенством Союза в классе траверсов. Технически сложная часть маршрута начиналась от перемычки между вершинами Доппах и Нахажбита. Маршрут шел по очень крутому ледовому склону. При прохождении трудных и опасных участков наиболее трудная задача ложится на идущего первым - он идет с нижней страховкой, а это намного опасней, чем идти с верхней. В нашей группе было шесть человек, и чтобы не было трех человек, идущих с нижней страховкой, как это бывает, если группа идет связками по два человека, мы решили связать три веревки в одну связку. При таком варианте только я один шел с нижней страховкой. В то время по льду и скалам я ходил, как паук.
Ледовый склон, высотой около 150 метров мне удалось пройти максимально быстро. Через 15-20 метров забивал ледовые крючья для страховки, шел вверх с небольшим уходом вправо. Выйдя под скальную стену, принял к себе идущего вторым Ласкина. Снял кошки и сразу же пошел дальше по скальной стене, зная, что за спиной у меня надежный и опытный партнер, с которым мы много раз ходили на вершины высшей категории трудности, где попадали в довольно сложные условия, из которых он выходил, как говорится, с честью.
Стена, по которой я шел, была почти вертикальной, но имела много хороших опор и зацепок, так что особой сложности для меня не представляла, хотя крючья приходилось забивать чаще. Выйдя на всю веревку, я подошел к скальному выступу. Это был цельный многотонный монолит, который в нижней части и по бокам был присыпан снегом, а в верхней - имел выступ. Я подошел к нему слева, обработал острые углы, набросил на него самостраховочную петлю и основную страховочную веревку. Стал принимать к себе Ласкина. Когда он подошел, я ушел выше, а он занял мое место - оно было самым удобным для страховки. Ласкин быстро переналадил страховку, сделав один оборот веревкой вокруг выступа - этот конец веревки шел вниз, к поднимающейся четверке. Другой конец веревки, идущий ко мне, он заложил за выступ.
Я продолжал подъем. В этот момент расположение остальных было следующим: третьим, за Ласкиным, шел Слава Морозов (он находился в начале скальной стены вместе с Реной Ивановой, которая страховала идущего по ледовому склону Нему Гутмана), а замыкающий шестерку Леша Кондратьев, находился на середине ледового склона.
Я поднялся метров на пятнадцать, не забив ни одного крюка - не было подходящих трещин. Решил идти дальше до гребня, не отклоняясь от намеченного пути, и там уже организовать надежную страховку. Пройдя еще несколько метров вверх, я услышал ужасающий крик. Взглянув вниз, увидел, что верхняя часть монолита, на котором держалась наша страховка, медленно отходит от стены. Кричал Ласкин. Меня охватил гнев и досада - Ласкин обезумел от происходящего, а ведь он стоял рядом с этим отходящим монолитом и не сбросил с него петлю, на что у него вполне было время. И из-за этого, так нелепо, без драки и борьбы надо погибать!
Мгновения летели, а выступ отходил от стены, как бы открывая свою зловещую смертельную пасть, но еще стоял нижней частью на прежнем месте. И чем дальше отходил выступ с петлей, тем меньше оставалось этих мгновений до срыва Ласкина, а затем и моего. А если не выдержит страховка, то и остальных. Я и он отчетливо понимали, что это конец. Ведь под нами пройденная скальная стена (под ним около сорока метров, а подо мной - не менее семидесяти).
В этот момент мысли мелькали, как молнии. Подумал о жене, о брате, о близких, которым предстояло пережить еще одну трагедию (не прошло и месяца, как я летал на похороны нашей матери).
Когда веревка между Ласкиым и выступом натянулась, она с силой сорвала его. Пролетев метров десять, он срывает меня. Сила рывка была такой, что меня отбросило от стены. Но это и дало мне шанс на спасение. Я перелетел всю пройденную скальную стену, не задев за нее. В эти секунды я четко осознавал все. Страха не ощущал - было не до него. Голова была ясная, мысли проносились с бешеной быстротой, оценивая, делая выводы из всего происходящего. В момент срыва руки инстинктивно, неподвластно сознанию, вцепились в скалу с такой силой, что все связки пальцев сильно растянулись, кроме двух больших.
Пролетев в свободном падении около 120 метров, я вылетел на ледовый склон. В этот момент у меня появилась надежда остаться живым, но жизнь остальных висела на волоске. Скала, которая сорвалась, могла кого-то из нижних зацепить и снести. К счастью, этого не произошло: пройденный нами путь был не вертикальным, а с небольшим уходом вправо.
Сильного удара о ледовый склон я не ощутил - он был очень крутым. Скользя по склону, мы продолжали почти с такой же скоростью падать вниз, только сильные рывки от срыва Славы и Рены замедлили наше падение. Потом было еще несколько рывков - это вылетали сначала скальные, а потом ледовые крючья, не выдержав нагрузки. Но они все же делали свое дело, замедляя наше падение.
Все, кроме меня и Ласкина, были в кошках, а падение, когда кошки у тебя на ногах, намного опасней: они временами впиваются зубьями в лед и опрокидывают, кувыркают, разворачивают, хлеща тело о склон. Меняя скорость падения от рывков и ударов, мы попеременно обгоняли и дергали друг друга. Особенно неудачно падал Слава: его то раскручивало, то хлестало о склон. Мы с ним какое-то время летели параллельно и, видя его падение, у меня не оставалось надежды на то, что он будет жив.
Предпоследним рывком был срыв Немы Гутмана. Срыв произошел, когда он отошел на несколько метров от очередной страховочной точки, на которой оборвалась веревка. Я этого еще не знал. А падение все продолжалось.
В нижней части ледовый склон имел длинную горизонтальную подгорную трещину. Ниже трещины ледовый склон постепенно выполаживался и переходил в снежный. На нем было несколько ледовых глыб; за одну из них наши веревки, опоясав ее с двух сторон, последующим рывком остановили наше падение. Рывок был настолько сильным, что в течение нескольких минут я не мог ни вдохнуть, ни выдохнуть. Постепенно дыхание восстановилось. Когда я смог приподняться и осмотреться, то увидел вокруг трагикомическую картину, на которую, как говорится, без слез и смеха было трудно смотреть: все стонали и охали, стараясь как-то высвободиться и распутать их веревки, принять более удобное положение и выбраться из снега, в который их с силой впечатало.
Все шевелились, кроме Славы. С трудом освободившись от веревки (пальцы не работали), я подошел к нему. Слава лежал на спине, головой вниз по склону, стекла очков были разбиты. Я приподнял его за плечи, чтобы развернуть. В этот момент он приоткрыл глаза и произнес: «Ну, вот, и конец экспедиции». Правда, выразился он немного иначе, но для меня это прозвучало, как победный сигнал, как возвращение к жизни.
Помогая Славе и оглядывая других, я обнаружил, что нас только пятеро - не хватало Леши Кондратьева. С большой тревогой я старался его отыскать, но увы, его не было. И как же полегчало на душе, когда, посмотрев вверх, увидел на середине ледового склона целого и невредимого Лешу. Он стоял неподвижно и смотрел вниз. Мне трудно сказать, что чувствовал и пережил Алексей, но точно знаю, что его переживания были намного больше, чем наши. И это подтвердил Нема, сказав: «Как здорово, что я перешел этот крюк, на котором оборвалась веревка - я бы не хотел безучастно видеть все, что с нами произошло».
Я крикнул Леше - он отозвался. Перекликаясь, мы договорились, что он будет спускаться на перемычку осторожно, со страховкой. Для этого у него было три ледовых крюка, несколько карабинов и 13-ти метровый конец веревки.
Переговорив с ним, мы осмотрели Рену и оказали ей возможную помощь. У нее была рваная рана на голове, разодрана кисть руки, несколько глубоких ушибов. У Ласкина внешне все было в порядке, он почти нормально двигался, но с разумом что-то случилось: он заговаривался, и речь его была путанной. Сильнее всех пострадал Слава. Двигаться он не мог, его надо было транспортировать. У Немы повреждены обе ноги, но он, превозмогая боль, с трудом передвигался. Из него и меня получился бы один вполне работоспособный человек.
Чуть выше ледовой глыбы мы вдвоем разровняли площадку и установили на ней палатку. Уложив в нее Славу и всех остальных, Нема разжег примус и занялся приготовлением чая.
Я же решил попытаться выйти на перемычку: надо было срочно сообщить в базовый лагерь о том, что с нами случилось. Алексей, который спускался на перемычку, делал это очень долго. Ему, чтобы выйти на нее, соблюдая страховку, надо проделать два спуска и один подъем. А мне - преодолеть ледовую трещину и подняться метров на семьдесят по ледовому склону. Идти предстояло без страховки: крючья забивать я не мог. Взяв в руки ледовый крюк и ледоруб, я подошел к нижнему краю трещины. Он был ниже верхнего на пять метров, но эти метры были совершенно вертикальны, а верх нависающим. И как мне удалось с поврежденными пальцами пройти эту трещину, я не знаю. Наверное, только из-за выдачи всех потенциальных возможностей, которые заложены в каждом из нас, но выдать их может не каждый.
Преодолев трещину, я начал подниматься по склону, но сразу понял, что без кошек его не пройду: солнце уже подтопило верхний слой склона, и он тонкими пластами скользил из-под ног. Пришлось спуститься вниз. Спуск лазанием намного труднее подъема. Надев кошки, я вторично прошел трещину. В кошках, с ледорубом и крюком в руках, сжимая их большими пальцами. Пройдя метров десять, услышал крик Алеши. Он был уже на перемычке. Переговорив с ним и оценив обстановку, мы решили, что он один спустится в базовый лагерь и вернется с траспортировочной группой. После разговора с Лешей, я с большой осторожностью спустился к нашей палатке. Нема дал мне что-то перекусить и напоил чаем.
К вечеру пришли спасатели. Они навесили перильную веревку от перемычки до нашей палатки, по которой двое спустились к нам, а рано утром приступили к траспортировочным работам. И когда спасатели, имея навешенную веревку, потратили на преодоление трещины около часа, я понял, что только непонятная внутренняя сила помогла мне дважды пройти этот путь туда и обратно.
О транспортировочных работах, которые проходили в несложных условиях и требовали только больших физических сил, я Володе не рассказывал...
После продолжительной паузы Володя спросил: «А что было со Славой?». Я ответил, что у него серьезных повреждений не оказалось, он быстро поправился, и через месяц отработал одну смену инструктором. На следующий год зимой и летом он сделал много хороших спортивных восхождений, а через год, в 1957 году, Слава Морозов погиб на легендарной Ушбе.
Вертолет в этот день не прилетел, но ожидание не пропало даром. На следующее утро, еще до зарядки, ко мне в номер пришел радостно возбужденный Володя. Спросил: «Ну, как спалось?», и не дожидаясь ответа, добавил: «Давай, быстро спускайся к нам!».
Я быстро оделся, спустился к ним, поздоровался со Славой. Володя был по-прежнему возбужден и, как мне показалось, добавилось нетерпение. Его настроение передалось мне. Я сел в кресло, где всегда сидел, бывая у них, й с волнением ожидал, что же будет дальше. В руках у Володи была гитара. Он сел на кровать. Нас разделял журнальный столик, на котором ближе к Володе лежал мелко исписанный листок со стихами. Он сидел и смотрел на меня, слегка пригнувшись к гитаре.
В этот момент мне казалось, что он внутренне подготавливает себя к прыжку.
Наконец, ударив по струнам, он запел:
Если друг оказался вдруг
И не друг, и не враг, а «так»,
Если сразу не разберешь,
Плох он или хорош,
Парня в горы тяни - рискни,
Не бросай одного его,
Путь он в связке с тобой одной,
Там поймешь, кто такой.
Володя пел, не глядя на листок с текстом. 64
Если парень в горах - «не ах»,
Если сразу раскис и - вниз,
Шаг ступил на ледник и - сник,
Оступился и - в крик.
Значит рядом с тобой - чужой.
Ты его не брани - гони.
Вверх таких не берут, и тут
Про таких не поют.
Слова песни били не в бровь, а в глаз. Я сидел как завороженный. Передо мною проходили образы моих лучших друзей, с которыми брал вершины, что, называется, «делил табак и хлеб» и тех, кто были случайными попутчиками...
Володя продолжал петь.
Если ж он не скулил, не ныл,
Пусть он хмур был и зол, но шел,
А когда ты упал со скал,
Он стонал, но держал.
Если шел он с тобой, как в бой,
На вершине стоял хмельной,
Значит, как на себя самого
Положись на него.
Я знал о божественном даре Высоцкого, но, слушая его, был совершенно поражен. За одну ночь он создал песню, которую поют до сих пор, и, думаю, еще долго будут петь.
Каким же талантищем надо обладать, чтобы так точно, образно и очень эмоционально воплотить в песне мой вчерашний рассказ. Это был концентрированный сгусток моего вчерашнего рассказа, воплощенного Высоцким в песню! Отбросив лишнее, выделить главное!
Володя встал, я тоже. Он, конечно, видел, какое действие произвела на меня его песня.
- Ты будешь соавтором, - сказал он мне.
Я наотрез отказался, сказав, что я и так бесконечно рад, что своим рассказом помог создать такую прекрасную песню об альпинистах, которую будут петь. И мои предсказания сбылись.
...Володя шел своей трудной рискованной дорогой и не искал обходных путей, он выбирал трудный путь, «опасный, как военная тропа». Ему не надо было расталкивать плечом и подминать под себя других. На таком пути соперников не бывает!
Сейчас стало модным сравнивать дела и профессии многих людей с альпинистами. Высоцкого не надо сравнивать.
Владимир Высоцкий - Человек и Поэт, который бывал в горах, он любил горы, он ходил в горах, он пел о горах! Он был альпинистом! И я горжусь тем, что имел счастье подписывать его удостоверение и вручать ему знак альпиниста СССР.
Хороших песен об альпинизме до Высоцкого было написано немало; были среди альпинистов и профессиональные композиторы и поэты. Взять хотя бы Юрия Визбора. Он много написал хороших горных песен, часто бывал в горах - он не альпинист, правда, а скорее турист и горнолыжник-любитель. Но настоящих, больших альпинистских песен у него не получилось, я так считаю, хотя песни его люблю и пел, а Юру уважаю, как автора и человека. Они у него немного пижонско-романтические. А чтобы написать: «Лучше гор могут быть только горы, на которых никто не бывал...», - для этого надо быть художником от бога, умеющим показать нам самое прекрасное, то, что мы видели ежедневно, но не замечали.
Если бы мне сегодня пришлось отвечать на вопрос Володи Высоцкого «Что такое альпинизм», я бы сказал так:
Альпинизм - как вера, где храмом служат горы, а вершины - иконы.
Уверен, что мои слова дали бы творческий толчок Высоцкому к написанию еще одной прекрасной песни о горах.