Сергей Бершов: «На Эверест будут лезть всегда»: один из лучших альпинистов мира о своих горах
Вчера состоялась премьера голливудского блокбастера «Эверест». Platfor.ma воспользовалась случаем и поговорила о горах с украинским альпинистом Сергеем Бершовым. Трехкратный покоритель высочайшей вершины мира рассказал нам о том, какие ощущения у человека, первым в истории взошедшего на Эверест ночью, почему достижения экспедиций, в которых он участвовал, никто не может повторить и о том, как он до сих пор мечтает о вершинах.
– В фильме «Эверест» есть момент, когда писатель Джон Кракауэр задает вопрос своим напарникам по восхождению: «Зачем? Ведь тут только холод, боль, смерть». А вот зачем вы ходите в горы?
– Для меня это уже просто образ жизни. Первый раз я попал в горы в 18 лет, то есть ровно 50 лет назад. Поначалу больше привлекала просто атмосфера походов – песни у костра, молодежь, взаимоотношения. Затем поднялся на гору – и тоже очень понравилось. Тогда я и поставил себе цель, что хочу ходить в горы: на самые сложные, самые высокие. Как говорил Брэдбери: хотите всю жизнь не работать – занимайтесь любимым делом. Вот я и занимаюсь.
– Был ли хоть один момент, когда вы думали: не могу больше, зачем мне это надо.
– В 1974-м году у меня погибла первая жена и я остался с маленьким сыном – тогда такие мысли действительно были. Но к тому моменту я уже был довольно зрелым альпинистом, чемпионом СССР и по скалолазанию, и по альпинизму. И больше я себе такие вопросы не задавал.
Даже на Лхоцзе (четвертая по высоте гора мира, восхождение на которую по Южной стене считается едва ли не сложнейшим маршрутом в мире – пройти по нему смогли лишь Сергей Бершов и Владимир Каратаев. – Platfor.ma), когда я был уже не то что на пределе, а даже, кажется, за ним, и всю ночь спускал Володю с вершины до нашей ледовой пещеры на 8250 метрах – даже там я не задавал себе этот вопрос. Я понимал, что у меня уже практически нет рук, но продолжал шевелить тем, чего у меня, казалось бы, не было. Это спасло мои пальцы и на руках, и на ногах от серьезного обморожения. Володе тогда, кстати, совсем тяжело было: чудовищная боль внутренних органов, перегрузка от высоты, вымывание кислорода на клеточном уровне. Но даже в этой катастрофической ситуации не нашлось места мысли, что все было зря. Думал: ладно, пусть пальцы «подстригут», но все равно не смогу без гор, буду приезжать хотя бы просто смотреть. Вот такие дурные мысли ночью на высоте 8400.
– Вы были участником первой советской экспедиции на Эверест в 1982-м году и, насколько я знаю, первым прокладывали новый маршрут…
– Да, так получилось, что первый крюк забил в Эверест я. Это был новый маршрут по юго-западной стене и сложные участки мы проходили с Мишей Туркевичем.
– Какие это ощущения, когда вы понимаете, что ступаете по тому пути, где никто и никогда до вас не был?
– Это ведь не только на Эвересте – первопрохождение и первовосхождение – это всегда приятно.
– Тем не менее Эверест – это все-таки особый культ, символ.
– Конечно, вы правы. И предстартовая тревожность, кстати, была серьезная. Я до этого ходил на семитысячники, но выше восьми никто из членов экспедиции не бывал – таких высот в Советском Союзе просто не было. Однако когда мы пришли на Эверест и началась альпинистская работа – прохождение маршрута, страховка, организация лагерей, – то все успокоились: мы занимаемся своим обычным делом, просто чуть повыше.
– Во время той экспедиции вы стали первым человеком в истории, который покорил Эверест ночью. Это ведь вышло практически случайно?
– По сути, это была спасательная операция. Мы с Михаилом Туркевичем находились на 8500. Первая группа должна была подняться и спуститься, чтобы на следующий день пошла наша с Мишей пара. Однако вечером уже на спуске с вершины они запросили помощи: выбились из сил, закончился кислород и припасы. Мы вышли к ним на помощь с кислородными баллонами, компотом и всем необходимым. И на всякий случай взяли с собой дополнительный кислород: а вдруг. Так и получилось – мы привели ребят в порядок, и я по рации обратился к руководителю экспедиции с вопросом: «Можно мы пойдем вверх?» На его месте я бы, наверное, не позволил: ну как, ночь, спасательные работы и вдруг «двойка» идет на вершину. Но я дал радиостанцию первой группе, и они подтвердили, что могут идти вниз самостоятельно. А мы отправились вверх.
В итоге все сложилось великолепно: от места встречи с их парой до вершины у нас ушло всего 50 минут. Затем мы быстро спустились, догнали ребят и помогли им идти до лагеря. Так получилось, что и спасработы провели, и впервые ночью на Эверест взошли.
– А в чем специфика ночного восхождения?
– Вы же понимаете – ночью в горах не ходят. Нам крайне повезло, что не было ураганного ветра. Но температура все равно опустилась до -40. Конденсат, который выходил из-под маски, моментально превращался в ледяной панцирь на пуховке, руки-ноги отмерзали, нужно было постоянно шевелить пальцами. Еще невероятная удача, что было полнолуние и путь освещала Луна. Так что все сложилось благоприятно.
– Ночное покорение высочайшей горы мира – это достижение, которое нельзя превзойти, его можно только повторить. Что вы чувствовали на вершине?
– Пейзаж, конечно, был фантастический. Даже не могли поверить, я кричал напарнику: «Миша, мы же на Эвересте! На Эвересте!» Попытались все это сфотографировать, а немецкая камера Rollei замерзла. Поснимали немного «Сменой», но без вспышки, конечно, ничего особо не получилось. Оставили вымпел донецкого альпинистского клуба, герб Харькова – и спустились.
– На вершине действительно есть кучка камней с повязанными ленточками и тому подобным?
– Последний раз я был на вершине в 2005-м году и видел, что экспедиции оставляют самые разные вещи: иконы, флаги, логотипы фирм-спонсоров. Но за зиму Эверест самоочищается, все это с себя сдувает – и ничего не остается.
– Ваш юго-западный маршрут до сих пор никем не пройден. Почему?
– Так же, как и не пройдены до сих пор наши маршруты через четыре восьмитысячные вершины Канченджанги (гора в Непале с самым высоким процентом смертности среди восходителей, 22%. – Platfor.ma) и неприступную южную стену Лхоцзе. Так вышло, что достижения всех трех советских экспедиций, в которых я участвовал, до сих пор никто не смог повторить. И не факт, что смогут – тогда удалось собрать потрясающую команду из лучших альпинистов мира.
– Это действительно настолько сложные маршруты?
– Можно пошутить, что это никому и не нужно. Как Неуловимый Джо – он неуловимый, потому что никто его и не ловит. Но на Эверест с юго-запада действительно пытались взойти несколько экспедиций. Они даже знали, что в нашем втором лагере есть десятка три кислородных баллонов. Но потом эти ребята подходили к лагерю на 7400, поднимали голову на дальнейший маршрут – и возвращались.
На Лхоцзе были две корейских экспедиции, причем не по нашему маршруту, а по более простому, так называемому «славянскому», как ходил Райнхольд Месснер (выдающийся итальянский альпинист, первым покоривший все 14 восьмитысячников мира. – Platfor.ma) – это по «островам» правее. Два смертельных случая. Вот и все попытки.
Кстати, самая сложная из этих трех экспедиций – именно южная стена Лхоцзе. Команда туда была отобрана невероятно сильная и универсальная. Канченджанга – не техничная, там больше работа на выносливость, не сравнить ни с Эверестом, ни Лхоцзе.
– А какой самый страшный момент в вашей альпинистской жизни?
– Когда при спуске с Лхоцзе Володя Каратаев в определенный момент просто перестал идти. Оставить его я, конечно, не мог, так что там на склоне сейчас вполне могли бы стоять две наши сосульки. Тогда мы всю ночь совершенно без сил спускались до 8250 к ледовой пещере (позже спортсменам удалось спуститься и к лагерю. У Владимира Каратаева были сильнейшие обморожения, лечение которых затянулось на пять лет. – Platfor.ma).
– В составе советских экспедиций было довольно много украинцев. У нас была сильная школа?
– Тремя главными альпинистскими городами в СССР считались Москва, Ленинград и Харьков. Вполне на уровне были Днепропетровск, Донецк, Киев… Это при том, что серьезных гор в Украине нет. Хотя, надо отметить, что в моем родном городе все постоянно покоряют Холодную гору (район в Харькове. – Platfor.ma).
– А как вы относитесь к коммерческим экспедициям?
– А почему нет? Для многих альпинистов это способ заработать, а для коммерческих восходителей – исполнение мечты. Все равно ведь на Эверест будут лезть всегда: это же вершина мира, третий полюс. Проблема только в том, что выше 8000 практически невозможно обеспечить безопасность клиента.
– Насколько серьезно изменилась экипировка за те 50 лет, что вы в альпинизме?
– Снаряжение, конечно, модернизировалось кардинально. Все эти мембранные ткани совершенно изменили одежду. Но нельзя сказать, что восходить стало так уж кардинально легче – высота ведь давит по-прежнему, а проблемы у человека с акклиматизацией и гипоксией те же самые.
– Альпинизм – это ведь дорогое удовольствие?
– Очень. В СССР это был прикладной вид спорта – его связывали с народным хозяйством и армейским делом, так что все расходы брало на себя государство. А сейчас каждый сам по себе. Да и на Западе он считается элитным видом спорта. У меня недавно армянские друзья попросили список снаряжения для восхождения на восьмитысячники. Я им составил перечень из 45 наименований и примерную стоимость – получилось по $5 тыс. на человека.
– А вы сейчас чем занимаетесь?
– Преподаю в Академии физической культуры – спортивный туризм и лыжный спорт. Плюс вожу группы в Гималаи и на Эльбрус (который наша редакция уже покоряла. – Platfor.ma). Сам по-прежнему готовлюсь ходить на семь-восемь тысяч. Как говорится, дури хватает, а вот денег нет.
Автор: Юрий Марченко