Профессор, доктор наук, президент ЕААА - Евро-Азиатской ассоциации Юрий Викторович Байковский отметил свой юбилей в кругу друзей и коллег. Большинство из многочисленных гостей мысленно готовили большое поздравительное слово – всем было, что сказать. Самым заслуженным повезло высказаться с микрофоном, остальные постарались сделать это позже уже в частном порядке. Это были слова восхищения многогранностью деятельности юбиляра, его верности в дружбе и принципиальности, его неугомонности и энергии, слова благодарности за ту роль, которую Юрий Викторович сыграл в жизни каждого из гостей. И были многочисленные пожелания и подарки, юбилейный вечер удался!
Байковский Юрий Викторович
Должность: Профессор, заведующий кафедрой.
Регалии: кандидат психологических наук, доктор педагогических наук, профессор.
Занимаемые должности:
– заведующий кафедрой психологии ФГБОУ ВПО «Российский государственный университет физической культуры, спорта, молодежи и туризма (ГЦОЛИФК)».
– профессор кафедры психологии ГЦОЛИФК;
– профессор кафедры ТиМ ПВСиЭД (Теории и методики прикладных видов спорта и экстремальной деятельности) ГЦОЛИФК. Режим доступа: http://extreme.sportedu.ru.
– главный редактор научного журнала «Экстремальная деятельность человека» с 2010 года (старое название «Теория и методика прикладных и экстремальных видов спорта») входящего в перечень журналов рецензируемых ВАК…
Резюме полностью
Евгений Гаврилов: – Юрий Викторович, когда вы ездили в последний раз на Антарктиду, в какой мере вы больше были заняты: как организатор, оператор, альпинист или тренер?
Юрий Байковский: – Большую нагрузку нёс, конечно, как организатор. Но команда у нас состояла всего из трёх человек. Поэтому все практически были альпинистами и операторами. Организационной частью из членов команды занимался практически я один.
В экспедиционной жизни всё связано: трудно разделить, кто какой занимается работой. Если ты не можешь сделать видеоотчёт, не можешь заинтересовать спонсоров, то ты не сможешь организовать экспедицию. Ясно, что во всех экспедициях, которые провожу, я –действующий тренер, то есть сам и хожу.
Нельзя говорить, что чему сопутствует. Наступает такой возраст, когда человек должен заниматься всем сразу. Это и есть его работа в экспедиции. А тот период, когда брали либо спортсменом, либо оператором, либо ещё в каком-то качестве, у меня прошёл лет десять назад. Сейчас мне позволительно ездить только при условии, что сам организовываю, обеспечиваю экспедицию, делаю телевизионные передачи, фильмы.
– Когда возникла идея экспедиций на Антарктиду?
– Я занимался организацией с самого первого проекта. Здесь не просто формировалась идея. Финансирование и идею поддержал Валерий Владимирович Кузин, тогда первый вице-президент Олимпийского комитета.
Первая экспедиция была научно-исследовательская. Мы изучили район, туда завезли два вездехода, объехали полторы тысячи километров, практически весь район земли Королевы Мод, все массивы, искали очень сильную гору. Нашли её, и в 2003 году сделали пять восхождений. Среди них самое серьёзное на сегодняшний день – маршрут на вершину Шварце (Чкалова). Это была первая экспедиция, мы обследовали один из районов земли Королевы мод.
В 2005 году я туда уже ездил с другой командой, и мы изучали хребет Крассовского, сделали пять первовосхождений.
В 2008 году мы тоже исследовали район Кинзель в земле Королевы Мод. Земля Королевы Мод – огромное пространство, занятое различными горными массивами.
А в следующем году будем осваивать уже четвертый массив. Мы делаем научные исследования и спортивные восхождения. Сейчас работаем по ней.
– Какие преимущества даёт новое качество, в отличие от прошлого, когда вы были только участником?
– Я бы не сказал, что есть только преимущество. Это создаёт некоторые проблемы. Ты вынужден совмещать, и ясно – что-то теряешь. Ты должен заниматься одновременно организационными вопросами, рассчитывать, сколько должно быть продуктов и прочие вещи. И одновременно снимать. То и другое очень трудно соединить. Преимуществ ровно столько, сколько и недостатков.
Желательно, чтобы в команде занимались каждый своим делом. Но, к сожалению, так получается не всегда. Чаще всего не получается, чтобы один занимался одним, другой – другим. Как правило, все выполняют одновременно многие функции. Чем сложнее экспедиция, тем больше совмещений происходит.
В накатанном районе с транспортом и питанием всё очень просто решается. В Гималаи сейчас экспедиции организовывать легко. Всё изучено. Вот там можно сделать разделение функций: один занимается хозяйством, другой занимается съёмкой, а третий – чисто спортсмен, его задача только дойти и сходить.
В районах, которые мало обеспечены: Антарктида, Памир – нужно совмещать всё, и поэтому все участники, как правило, соединяют в себе спортивные, административные и организаторские качества.
Что приобретаешь, понятно: занимаясь всеми вопросами, ты получаешь свободу выбора. Решаешь, каким образом добиться результата. У тебя свобода действия. Можешь намечать планы и добиваться их воплощения.
Когда ты выполняешь какую-то отдельную функцию в экспедиции, ты можешь только её и обеспечить, а когда ты делаешь всё – несёшь ответственность в полном объёме, успех в твоих руках.
– Юрий Викторович, среди ваших увлечений есть и рафтинг?
– В том числе. Сплавляюсь иногда. Как раз сейчас едет на Арун сильная экспедиция, и я, к сожалению, не могу туда попасть. Но отправил оператора, снимать про это материал.
Естественно, я альпинист. Но альпинизм в широком смысле слова и есть путешествие. От технически - спортивного альпинизма я отошёл 15-20 лет назад. В советское время мы активно соревновались. Из активного, соревновательного альпинизма большинство и вышло. Остались категории, в которых спортсмен соревнуется как профессионал, но для большинства альпинистов альпинизм – не соревнование. Это путешествие.
Можно говорить о людях, которые путешествуют, но делают это высокопрофессионально, в отличие от туристов. Многие туристы едут малоподготовленными, и даже непонятно, как они доходят до конца. Очень много случайных людей. В больших горах, малоизученных районах это исключено: туда идут альпинисты высокой квалификации.
У нас в Международном альпинистском клубе практически все члены – ведущие альпинисты России. Поэтому, как правило, у нас экспедиции с серьёзными целями, чётко организуемые. В этом отношении есть большое преимущество перед теми, кто собирается случайно.
Сейчас много команд собирается случайно. Объединяются, собирают группу и идут на тот же Эверест. Совершенно незнакомые люди, с совершенно разными интересами и мотивами. Ясно, что у них в горах возникают большие проблемы, потому что люди собираются как клиенты. Не как спортсмены. Каждый хочет получить от экспедиции что-то своё. Нет единой цели. Это сейчас проблема большинства экспедиций.
А есть, действительно, хорошо организованные сильные экспедиции, в которых ставятся большие спортивные задачи. На К2, в частности, в прошлом году ведущие спортсмены были собраны в одну команду и сделали сильный маршрут.
– Когда вы начали заниматься альпинизмом?
– Я родился и жил в Азии и начал заниматься альпинизмом с 17 лет. В горы мы начали ходить практически с 12 лет. А альпинизмом начал заниматься с 10 класса. Горы у нас были рядом, и мы с одноклассниками и учителями устраивали выезды в выходные дни. Это так же, как на равнине ездят в лес, так и у нас в горы. Леса не было, были горы. В школьные годы ездили с палатками, ночевали у костров.
Уже потом, в институте, мы занимались профессионально. С Сашей Фойгтом начали заниматься и ходить вместе. В то время были профсоюзные секции, в которые достаточно легко было записаться, тренироваться и ходить.
Поначалу мы ездили в горы сами по себе и на остановке, откуда отъезжает автобус в горы, всё время встречали альпинистов. И как-то всё это автоматически происходит: с кем-то поговорили, кто-то кого-то пригласил. В итоге мы попали на альпиниаду. Тогда же всё было бесплатно.
Попадаешь на альпиниаду, и там начинается первичный отсев. Кто-то остаётся, кто-то бросает. Это очень тяжёлая работа на самом деле. Романтика некоторых приводит заниматься, но вскоре человек осознаёт, что здесь тяжело, и теряет интерес. Отсев очень большой. Через альплагеря прошло много людей, которые уходят после первого выезда, бросают и не возвращаются.
Но есть те, кто первый раз попал – всё, уже не выходит из всей этой системы. У нас практически все, с кем ходил до этого, остались. Мы все ездили на альпиниады, которые проводились в мае с 1-10 по всему СССР. Кто куда выезжал: на Кавказ, на Памир, на Алтай. А поскольку мы жили в горах, то делали в них учебные занятия. Большинство из нас пришло через это.
Но студенты попадали через путёвки в альплагеря. Тогда были бесплатные профсоюзные путёвки, или платили какие-то смешные деньги: 10 рублей доплатить, выкупить путёвку и ехать в альплагерь на 20 дней. Кто по путёвкам попадал в альплагеря, часто связывал с горами всю свою жизнь.
– Чем притягателен альпинизм?
– Тем, что с возрастом отношения между людьми и горами только усиливаются. Я мастер спорта по фехтованию, кандидат в мастера по боксу, и из этих видов спорта как-то ушел. Даже перестаёшь этой средой интересоваться. Только с интересом смотришь на всё это, как болельщик. Из этих видов спорта если вышел, назад возврата нет.
А альпинизм, горный туризм позволяют жить в этой среде практически до глубокой старости. Многие практически перестали ходить в горы, но вращаются в этом пространстве: общаются, встречаются на каких-то слётах, тусовках. Это совершенно другая жизнь. Этим альпинизм, горный туризм и отличаются от олимпийских видов спорта.
– Юрий Викторович, выходит, альпинизм – не один вид спорта, где вы добились серьёзных по меркам многих результатов?
– Фехтование и бокс шли у меня параллельно. Это не единичный пример: Саша Фойгт был кандидатом в мастера по велоспорту, призёром Таджикистана по велогонкам. Многие совмещали два вида спорта. Это не мешает. Многие мастера спорта по гимнастике, по лёгкой атлетике в возрасте начинают заниматься альпинизмом и горным туризмом.
Приходили, занимались и, бывало, становились чемпионами СССР по альпинизму. Горные виды спорта позволяют поздно начинать. Ограничений по возрасту нет. Ходят столько, сколько позволяет здоровье. А когда не позволяет здоровье, то участвуют в каких-то сопутствующих проектах.
Вот мы проводим конкурс работ «Вертикаль» - это тоже возможность жить той же жизнью. Уже есть много фильмов об экспедициях, люди общаются, вспоминают, советуют. Люди не ходят в горы, но продолжают жить этим уже в виртуальном формате.
Например, у скалолазания есть ограничения. Ясно, что скорость теряется, нужна определённая физическая составляющая. Большинство поэтому с возрастом уходит в высотный альпинизм. Практически все, даже технари, с возрастом потихоньку перекочёвывают в высотный альпинизм.
После 30-40 лет многие уже высотники. С Виноградским и Першиным я встретился впервые на чемпионате СССР в техническом классе. А потом все мы оказались в высотном классе. Высотный класс – это возрастной класс восхождений.
– Юрий Викторович, есть какая-то специфика высотных восхождений?
– Естественно. На высоте себя люди чувствуют лучше после 30. Молодёжи, как правило, нет. 20-25-летних в высотных классах работает очень мало. В основном, это люди после 30 лет. Люди начинают переходить в высотный класс с возрастом. А в молодости, в 17-18 лет, в основном участвуют в технических, скальных классах. Там нужна скорость.
– Но в 1982 году при отборе на Эверест был жёстко ограничен именно верхний порог отбора советской команды.
– Было выявлено, что самый лучший возраст для высотного класса – 35-45 лет. Они взяли эти параметры и заявили, что выше него – всё!– будем отсеивать. И начали отбор. В 1982 году было слишком много кандидатов в сборную и поэтому вынуждены были вводить ограничения.
Сейчас эти люди могли бы со своими деньгами успешно ходить. В частности, Эдуард Мысловский по своим функциональным возможностям не попадал в сборную. Его взяли туда административным нажимом. И сходил, всё нормально. Понятно, что берут возраст, который самый результативный. Результативный – это в пределах 40 лет. Ясно, что когда кандидатов 200 человек, а команду нужно собрать 15, необходимо вводить ограничения. Возрастные, функциональные и т.д.
И тогда бы могли возрастные сходить. Тот же Бажуков был в то время одним из сильнейших альпинистов. Его чисто административно отсекли. Он так до сих пор и не попал на Эверест – это его мечта. Но в то время он был одним из сильнейших кандидатов в сборную. Тут никаких сомнений нет.
Как формировалась эта сборная в 1982 году – тёмная история. Отбор был не совсем объективный, я бы сказал так. А многие считают абсолютно необъективным. Состав подобрался сильный. Но мог быть ещё сильнее. Но это мнение тех людей, кто там не участвовал и не был в курсе событий: как всё происходило.
Но что в этом разбираться? В нашей жизни столько тёмных историй, что не хватало ещё в старых копаться.
– Какое достижение в альпинизме вы считаете главным в своей биографии?
– Если из высотных, то это Лхоцзе Главная. Мы делали туда несколько экспедиций.
А если говорить для души, то, конечно, самые интересные восхождения на Памире. У меня там много первовосхождений, есть вершины, на которые удалось сходить, в совершенно диких районах. И Антарктида, на которую в последние годы делаю большую часть своих проектов. В следующем году в планах снова туда поехать.
Достижения можно классифицировать по разным признакам. Если по сложности, то это, наверное, пик маршала Жукова – сложнейшая гора, высшей категории сложности. Мы тогда стали чемпионами ВДФСО профсоюзов СССР. Это технически сложные.
Если высотные – Лхоцзе.
Если брать то, чем сейчас увлечён – стараюсь больше совершать первовосхождений. Восхождения на безымянные, нехоженые горы. В независимости от сложности. Что единичка, что пятёрка – не принципиальный вопрос. Важно, что это за гора, где она находится, насколько она доступна.
Понятно, в диком, недоступном районе даже единичка может оказаться гораздо сложнее, чем 5б в совершенно оборудованном районе, где подъехал на машине, залез, спустился – и никаких воспоминаний. В Альпах большинство вершин такие: на машине подъехал, подошёл, сходил, спустился. Сложная стена, но ничего о ней, кроме забитых крючьев, не вспомнишь.
Поэтому самый интересный проект для меня – первовосхождения.
– Юрий Викторович, Лхоцзе – единственный ваш восьмитысячник?
– На вершине был только на Лхоцзе Главной. А на Макалу не дошёл 300 м. У нас не позволяло время, темнело, и мы, несколько человек, повернули назад. Думаю, сделали правильно, потому что явно не успевали выйти на вершину и спуститься в лагерь в палатку.
– Фильм про Макалу – ваш первый. Что бы вы могли сказать об этой работе спустя 10 лет?
– Я бы сказал, что сравнивать её с тем, чем занимаюсь сейчас – бессмысленно. То, чем снимали и как снимали пять лет, назад не сравнить с тем, что можно делать сейчас. К тому же, на Макалу была одна особенность. Перед экспедицией, ровно за неделю до неё, я занял деньги, 1000 долларов, пошёл и купил камеру. В то время одна тысяча долларов стоила, как сейчас пять.
И с камерой, своей камерой, не учась ничему, поехал снимать фильм. Это был мой первый опыт, съёмки фильма об экспедиции. Если говорить, насколько это профессионально, то ясно – снято любителем. Но снято очень удачно. Там главное не столько видеосъёмка, сколько фильм в целом. Идея, тексты, личное ощущение – как я это видел. А если брать по видео, то в лучшем случае на три балла.
Что касается съёмок: мы не умели снимать, не знали как. Это сейчас практически все люди снимают, их учат это делать. Они берут камеру и уже через два-три месяца получают огромное количество инструкций, как надо снимать. Масса людей им подсказывает. Благодаря всему этому, уже через некоторое время человек знает, как это делать.
В то время никто вокруг не знал ничего. Как снимать? Что снимать? Что такое монтаж? Что такое крупность плана? Снимали, как могли. А профессионалы-телевизионщики на это смотрели со смехом. «Вы тут наснимали непонятно что!».
Сейчас, в том числе благодаря и «Вертикали», есть определённый соревновательный элемент. Люди активно учатся, стремятся к чему-то. Появился новый спорт-видео. Операторы учатся и снимают совершенно по-другому, это всё смотрится. Ясно, что съёмки более профессиональные.
Но как ни странно, хотя фильмы сейчас снимают гораздо профессиональнее, их за 10 лет не прибавилось. Очень мало у нас фильмов делают. Не как отчёт об экспедиции, а как фильм. Очень мало. Мы надеялись, что это возникнет. Не возникает.
Я просматриваю много фильмов, связанных с фестивалем, телевидением. По качеству это чаще телевизионный формат. Телевизионный формат – это репортаж. Поговорил в камеру, показал, где это всё происходит, и всё – это называется кино. Это не кино, а отчёт или репортаж.
90% наших фильмов – это чистый отчёт об экспедиции. Документального кино там нет. Но это наш минус: в своё время была потеряна среда документалистов, которые занимались этим. Это восстанавливается, и потихоньку появляются фильмы. У иностранцев периодически встречаются очень сильные фильмы. Очень хорошая есть школа документалистов у поляков.
Нужно привлекать других людей для документального кино: профессиональных режиссёров, которые будут что-то привносить.
Сейчас обсуждаем несколько проектов с профессиональными режиссерами, кто-то снимает, консультируется, и, думаю, появятся такие фильмы.
– Но вначале у вас была фотография?
– У меня был первый и единственный фотоаппарат – «ФЭД-3», сделанный в Дзержинске. Очень хороший фотоаппарат. Были слайды, которые, думаю, выглядят не хуже, чем сейчас снимают самыми навороченными фотоаппаратами. Слайды были всё как положено. Я выигрывал какие-то конкурсы.
Другое дело, что при хранении слайды теряют цвет и поцарапались. Пытался когда-то, лет десять назад, их оцифровать. Бесполезно. Они такие затертые, что, когда начинаешь их смотреть, видны одни царапины. Легче заново отснять.
– Когда вы начали снимать?
– Как только стали ездить в горы. Брали фотоаппарат и снимали. Тогда все снимали на слайды, и мы к ним присоединись. Были различные конкурсы, определённая творческая среда. Все, кто ездил в горы, либо снимали, либо участвовали в этом процессе.
Если говорить про видео, то это логичное продолжение фотографии. В то время вообще не было видео. Были кинокамеры, которые стоили дорого, работать с ними было сложно. Технически процесс хождения в горы настолько осложнялся, что камеры никогда не брали.
А фотоаппарат был всегда. И когда появились камеры, мы просто взяли их в руки вместо фотоаппарата. Изменился инструмент, больше ничего.
– Вы были во многих горных системах. Какие бы отметили как фотограф?
– Все горы совершенно разные. Не сказал бы, что люблю эти горы, а те не люблю. Как раз всё построено на контрасте. На Антарктиде невысокие горы, но это совсем другая планета. Вообще. Сказать, что эти горы красивее, чем Памир, нельзя. Гималаи – это глобальные, гигантские пространства, которые трудно описать, их нужно ощущать. Думаю, преимущество по каким-то параметрам не отдал бы никаким горам.
Но самые мои любимые горы, это, естественно, Памир. Потому что в них родился. Я практически в течение тридцати лет каждый год там ходил, организовывал по несколько экспедиций. Понятно, что Памир-Алай мой самый любимый район, особенно Фанские горы. В общей сложности, я провёл там года четыре своей жизни.
– Какой из фильмов, снятый вами, на сегодняшний день считаете своей удачей?
– Если брать по идеям, то мне по душе все фильмы. Все, когда пересматриваешь, нравятся. Каждый по-своему. Отметил бы фильм про Эверест: «Пока горы бросают нам вызов». Но сейчас у меня готов следующий фильм – «Горы, которые нас выбирают», про К2, когда погибла наша команда альпинистов с Александром Фойгтом. Это последняя моя работа. Фильм получился очень удачным. Думаю, что он у меня сейчас выйдет на телевидении, появится на дисках.
Но пока лучший фильм – про Эверест.
– Юрий Викторович, расскажите о Международном фестивале «Вертикаль». Вы влились в этот проект?
– Я организовал этот проект, являюсь его директором, вся нагрузка при проведении и поиску финансов, а чаще всего личному вкладу, за мной. Сейчас пока этот процесс так проистекает.
Много лет назад меня впервые пригласили со своим фильмом на фестиваль в Дежо, во Францию. Они тогда искали фильмы русских авторов, которых практически не было. Никто у нас не занимался этим жанром. Вообще никого не было. И пригласили меня. Фестиваль не горный, а приключенческий.
На этом фестивале я сразу получил приз. А уезжая, понял, что нам как раз этого не хватает. Уже миновало время конкурсов слайдов, прошёл период, когда мы собирали целые залы, показывали слайды и были счастливы. Пришло время кино. А этого у нас в России нет нигде.
Когда вернулся из Франции, мы практически через полгода провели первый фестиваль «Вертикаль». И вот 20-25 мая этого года будет уже XI фестиваль.
Мне нравится этим заниматься, хотя очень много проблем. Но в целом мы для того и живём, чтобы делать какие-то полезные вещи. Вот мы и проводим этот фестиваль.
– Какой их них вам памятен?
– Если говорить о прошлом, то все фестивали имеют какие-то свои отличия. Если оперировать доступными каждому понятиями, это как сад. Какое дерево вам больше нравится: то, на которое потрачено больше сил, или какое дало больше яблок?
Каждый раз фестиваль проходит тяжело. Самые сложные, конечно, были первые фестивали, они были просто на пределе. Не было ничего: ни идей, ни людей. Практически всё мы начали организовывать на пустом месте. Все люди, которые занимались первым и вторым фестивалями, сейчас и остались. Все десять лет сохраняется ядро. Есть команда, в которой каждый по мере возможностей вносит свой вклад: кто больше, кто меньше.
Самое тяжелое, понятно, период становления, когда начинаешь что-то делать. Легче, когда всё накатано. Чем накатаннее, тем всё проще.
– Встречались ли вы с Аланом Робером? Как вы относитесь к его восхождениям?
– Я лично с ним встречался. Но всё, чем он занимается – публичная реклама. Ясно, что лет 7-8 назад у него были достижения. Сейчас практически всё закончилось. Когда он приехал в Москву, то была показуха с лестницами. По этим лестницам второразрядник по скалолазанию залезет. Вот такая смешная история получилась с рекламой.
В целом, это совершенно уже не относится к альпинизму. Это другой вид деятельности. Это не лазание, не прыжки, не гимнастика, а совершенно другой вид деятельности. Это у нас по-русски называется монументолазанием. Лазание по каким-то крупным объектам. На башни, на здания. У нас тоже есть люди, которые куда-то лазают.
Не считаю, что это спорт, но так люди проводят время. И лучше так, чем стоя в подворотне или пялясь в Интернет по 20 часов в сутки. Здесь активный образ жизни, человек всё делает своими силами, лезет, и там есть реальные достижения. Он занимается рискованной деятельностью, при этом никого не подставляя.
Он сам собой рискует, это его право.
– В последнюю вашу экспедицию на Антарктиду на карте мира появилось новое название – пик Фойгта. Можете рассказать какой-либо эпизод, связанный с Фойгтом?
– Если говорить о Фойгте, я бы сказал не про эпизод, Это мой самый близкий друг. Мы вместе с ним начинали ходить в горы, и у нас был с ним контакт на расстоянии. Нам не обязательно было, когда мы вместе, даже разговаривать, потому что мы друг друга понимали.
Самый трагический эпизод его жизни, когда на Лхоцзе он попал в лавину, а мы с Женей Виноградским его откапали, вытащили практически с того света. Это был 2000 год. Когда мы его откапали, уже внизу, в Катманду он сказал: «Теперь вы мои папа и мама. Решайте сами: кто из вас будет мамой, а кто папой». Мы его второй раз вытащили на свет.
И после этого спустя семь лет он погиб в лавине. Такое трагическое стечение обстоятельств.
Я бы сказал, что надёжнее в горах и более командного человека я не встречал. Это был человек, который всегда работал только на команду. Если возникала проблема у команды, то мог жертвовать всем в своей жизни: успехом, всем чем угодно. Ради команды.
Причём, никогда от этой команды не требовал ответа. Очень многие что-то сделают и требуют от команды ответа. Чтобы она хвалила, либо тосты говорила про него, чтобы он был в центре внимания.
Фойгт всё делал и совершенно спокойно к этому относился.
Первая экспедиция на Макалу была проведена практически на его деньги. Это потом уже частично с ним рассчитались, тот же Совков Володя. Но сначала влез в деньги Саша. И практически никто не знал, когда гуляли, пили, веселились и хвалили Совкова, на чьи деньги торжество. Фойгт даже ни разу об этом не обмолвился.
Я ему тогда говорил: «Может, ты скажешь, за чьи деньги сей банкет?» Он даже словом об этом не упомянул.
Он мог быть в тени, являясь явным лидером. Не привлекая к себе внимания.
Фойгт – вообще удивительный человек, про которого нужно писать историю. Только некому. С радостью бросил бы работу и занялся этим делом, да работа такая, что не оторвёшься. Дела. Я обещал это сделать, но только обещание никак не материализуется.
Все фильмы мы с ним снимали вместе. У меня только, может, про Памир, где его с нами не было. А все остальные фильмы снимали вместе. Две камеры, либо одна на двоих, но снимали вдвоём.
– Юрий Викторович, какие планы на ближайшее время у вас связаны с горами?
– Сейчас я планировал ехать, но отправляю оператора снимать экспедицию в Гималаи, сплав по Аруну. Это одна экспедиция. А летом планирую в Поднебесные зубья. Это район на стыке Горного Алтая и Горной Шории. Это связано с зимними экспедициями, подъём на снегоходах на одну из вершин. Мы уже проводили в этом году подобное, и в следующем году намечено то же самое. Идёт предварительная работа.
В июле планирую попасть в Фанские горы. Но пока всё на стадии подготовки.
Планов, связанных с высокими горами, пока нет. У нас член международного клуба Евгений Виноградский и Першин-младший сейчас уехали в Гималаи на Эверест.
Экспедиция, которую мы сейчас обговариваем – на Антарктиду, ноябрь или февраль. Есть команда, которая планирует ехать. Я буду ей заниматься.
А в Гималаи в этом году не очень-то и рвусь. Планов попасть в большие горы нет. Мы планировали экспедицию на Эверест, но потом переиграли её на Антарктиду. А сейчас возникли проблемы с Китаем, и, думаю, цены в Непале подскочат. Там тоже неспокойно в Непале, Катманду. Везде пулемётчики стоят.
Китайцы, похоже, к Олимпийским играм перекроют все экспедиции на Эверест. С большими горами есть напряжённости.
– Что вы можете сказать о проекте «Самые высокие горы» к Олимпиаде в Сочи?
– Да, по этому проекту начали работать и связывают его с Сочи. Идея хорошая. Время есть, чтобы сходить. От нас в этом проекте участвуют несколько человек.
– Ваши пожелания тем, кто любит горы, ходит в горы и стремится к ним?
– Не теряйте остроты ощущений от встречи с ними, потому что, когда горы превращаются в работу, пропадает то, ради чего мы туда ходим. Даже если ты в горы едешь на работу, и за спонсорские деньги сохраняйте главное: любовь к горам, делайте так, чтобы она от этого не исчезала. И было всё так же, как в первый раз, когда ты увидел первые свои горы.
ИСТОЧНИК
