20 июля – день рождения Эдмунда Хиллари, самого знаменитого альпиниста в мире, первого человека, поднявшегося на Эверест. Великого человека, человека на все времена, как говорят англичане.
Материал сайта gazeta.ru - интервью, составленное по итогам четырех бесед главного редактора LIFE Books Роберта Салливана с Эдмундом Хиллари. И большой авторский комментарий, точнее отдельная статья.... Смотрите ниже!
Материал подготовила Татьяна Дмитриева
– Расскажите, пожалуйста, о своем детстве.
– Я родился в Окленде, но первые мои 15 лет прошли в небольшой деревне под названием Таукау. Это в 40 милях южнее от Окленда. Там я ходил в начальную школу. Моя мама была школьной учительницей. Она настояла на том, чтобы после окончания начальной школы я перешел в городскую среднюю. Так что хотя мы и жили очень бедно, каждый день я ездил в Окленд.
Я с трудом переносил город. Определенно, я был деревенским парнем. В 11 лет я был весьма хилым подростком, но за следующий год вытянулся на пять дюймов, а еще через год стал еще на 6 дюймов выше, так что в результате маленьким меня никто не называл.
Мое общение с горами началось в 16 лет. Каждый год во время горнолыжного сезона из нашей школы отправлялась группа в Национальный парк Тангариро. Видимо, в тот год дела на пасеке шли хорошо, потому что удалось убедить отца разрешить мне принять участие в той поездке. Как сейчас помню ее: наш поезд из Окленда прибыл на железнодорожную станцию Национального парка, а там повсюду был снег. Была ночь и светила луна. В лунном сиянии все сверкало и переливалось.
На тот момент эта поездка была самым удивительным из всего, что происходило со мной. Тогда во мне открылся неисчерпаемый запас энергии. И именно тогда во мне зародился огромный интерес к снегу, льду и, конечно, горам. На протяжении нескольких лет я катался на лыжах везде, где это было возможно. Но выдающимся лыжником я так и не стал. Знаете, когда мне исполнилось 50 лет, я решил составить список всех тех дел, в которых я до тех пор не сильно преуспел, чтобы наверстать упущенное и достигнуть определенных результатов. Среди прочего в этом списке были лыжи. С тех пор я действительно намного лучше стал кататься.
– А что еще было в том списке?
– Несколько очень рискованных идей, которые я хотел реализовать в Гималаях и Антарктике. Мне удалось осуществить все мои проекты. Но дело не в этом, а в том, что даже когда тебе пятьдесят, можно продолжать совершенствоваться в своих достижениях.
– После той вашей поездки в Тангариро вы захотели стать знаменитым альпинистом?
– Нет, я и не представлял, что им стану. Я просто стал понемногу заниматься альпинизмом, часто ходил в горы за пределами Окленда, а уже затем перешел на более сложные маршруты. Мне кажется, что так происходит со многими: только единицы сразу решают, что хотят стать мировыми чемпионами по какому-нибудь виду спорта.
– Некоторые люди занимаются альпинизмом, потому что хотят побыть одни и это их успокаивает. Другие предпочитают работать в команде. Третьим нравится чувство опасности. А что привлекает вас?
– Мне нравилось совершать восхождения в компании хороших друзей, но я также совершил множество одиночных восхождений. Если мне хотелось сделать что-нибудь, но не находил кого-нибудь, кто хотел бы составить мне компанию, я все равно шел один. Я убежден, что одиночное восхождение требует больше сил и более опасно. Ты понимаешь, что абсолютно все зависит от тебя. Это довольно тяжелый, но и весьма интересный опыт.
– Вам нравилось испытывать чувство страха?
Думаю, я воспринимал страх как отличный стимулирующий фактор. Я уверен, что чувство страха, пока ты держишь ситуацию под контролем, позволяет тебе эффективнее раскрыть свои возможности. В такие моменты кажется, что кровь свободно течет по венам, и начинаешь чувствовать прилив сил. А если ты можешь сконцентрироваться и перебороть свой страх, то возникает такое ощущение, что с этой новой энергией можно решить любые проблемы.
– Было ли у вас чувство, что вы больше или меньше испытывали страх, чем ваши товарищи?
– Раньше я думал, что испытывал страх чаще моих коллег, но позже я обнаружил, что они, как и я, практически все время скрывали свой страх. Я думаю, что большинство людей, находясь в опасной ситуации или потенциально опасной ситуации, испытывают чувство страха. Иногда мне было очень стыдно за свой страх, когда казалось, что моим компаньонам все нипочем. Позже выяснилось, что им было так же страшно, как и мне.
– Вы помните, когда впервые испытали чувство страха?
– На мою первую вершину в южной части Новой Зеландии вел давно проложенный маршрут, но нам пришлось идти не по нему, а по длинному крутому снежному склону. Я понимал, что если поскользнусь на этом склоне, то могу сильно пострадать. Я понимал, что существует опасность и я должен быть максимально острожным. Конечно, по сравнению с моими последующими восхождениями опасность в тот раз была не очень большой, но в тот момент ситуация казалась мне очень серьезной. Когда я взобрался на вершину, а потом спустился вниз, то радость моя была не меньше, чем позже, когда покорял действительно трудные горы.
– Именно там вы поняли, что уже стали опытным альпинистом?
– Да, но хотя я и совершил множество восхождений в Новой Зеландии, я начал этим всем заниматься несколько поздновато для серьезного альпиниста. Когда в 1951 году я совершил свою первую поездку в Гималаи, мне исполнился 31 год. Я был в самом расцвете сил, хотя некоторые могли бы подумать, что я уже начинаю терять сноровку. Мне кажется, специфика Гималаев заключается в том, что сюда направляются зрелые альпинисты. На мой взгляд, самые успешные альпинисты Гималаев были в возрасте от 28 до 40 лет и выше. Когда ты молодой, то, возможно, передвигаешься быстрее, но именно с возрастом вырабатывается выносливость и появляется больший опыт. Когда совершаешь восхождения на большую высоту, приходится сталкиваться с такими трудностями, которые, мне кажется, зрелому человеку легче пережить, чем молодому.
– Расскажите о вашей первой экспедиции в Гималаи.
– Прежде чем начать восхождение на вершину Эверест, я принимал участие в двух экспедициях в 1951 году, а затем еще раз в 1952-м. Помню, когда в 1951 году мы приехали в Сидней, откуда должны были отправиться в Гималаи, нас встретило множество репортеров. Когда мы сказали, что в наши планы не входит покорение Эвереста, они абсолютно потеряли к нам интерес. Помню, один журналист, который представлял ведущую сиднейскую газету, очень расстроился после этого. Он сказал мне:
– Вы когда-нибудь были близки к смерти?
– Ну, я не знаю. Пару раз мне было страшно, – ответил я.
Тогда он спросил:
– За время ваших переходов были смертельные случаи?
Я сказал, что нет. На что он с удивлением воскликнул: «Господи, вообще что-нибудь интересное было?» Он был хорошим репортером. Мне он даже понравился, но он очень разочаровался в нас.
– Когда вы впервые увидели Гималаи, охватил ли вас благоговейный трепет?
– Нет. Когда мы впервые увидели гималайские пики, я поразился: они казались довольно высокими, но они не сильно уж отличались от тех гор, к которым мы привыкли в Новой Зеландии.
– Смогли ли вы выполнить поставленные задачи в те первые экспедиции?
– Думаю, да. Наша первая поездка носила ознакомительный характер. Мы были очень стеснены в средствах, так что многое из нашего оборудования не соответствовало стандартам. Например, у меня была пара очень примитивных ботинок с резиновыми подошвами. К тому же они были несколько маловаты: я мог надеть только одну пару толстых носков и одну пару тонких, что при восхождении на большие высоты в Гималаях вообще не подходит. Впрочем, нам тогда удалось покорить несколько вершин. Вообще это был один из самых прекрасных моментов: мы оказались в регионе, где почти еще никого не было, и совершили восхождение на первые шесть горных склонов, высота которых была более 6 тысяч метров. Сегодня такие нетронутые места найти сложно. На все высокие пики маршруты уже проложены. Рейнхольд Месснер был первым, кто покорил все восьмитысячники.
– После ваших гималайских успехов стали говорить о том, что вы очень агрессивный альпинист.
– Дух соперничества тогда имел место в моей жизни, я даже иногда соревновался с членами моей собственной команды. Не думаю, что моя активность вызывала негативные эмоции, но я получал определенное удовольствие, оставляя своих коллег позади на большом склоне. Помню, когда Джон Хант и я шли из Катманду на Эверест, нам надо было пересечь реку и взобраться на очень высокий крутой склон. На вершине горы мы собирались разбить палатку. Мне всегда нравилось проходить такие маршруты быстро. Я догнал Джона, который был на 10 лет старше меня, и обогнал его. Джон приложил все свои усилия, чтобы снова обогнать меня. Ну, у меня просто не было другого выбора. Как я мог позволить кому-либо обогнать меня! Я прибавил скорости и оставил Джона позади.
Как сейчас помню выражение лица Джона. На самом деле я не мог понять его. Он был лидером экспедиции, человеком с большим авторитетом. Почему он с таким отчаянием пытался победить кого-то, кто был намного моложе его? В то время я был в отличной физической форме, достаточно хорошо акклиматизировался. Я был хорошим специалистом по снежным и ледовым склонам. Сейчас все настолько изменилось, что техническое мастерство людей намного превосходит все, что было у нас. Но я бы не сказал, что на сегодняшний день альпинисты стали сильнее. А мотивации, конечно, остались прежними.
– Вашу экспедицию на Эверест можно считать достаточно профессиональной для того времени?
– Думаю, ее можно назвать хорошо организованной, но я бы не сказал, что материальная база у нас была сильной. К тому же это была относительно небольшая экспедиция.
–Сколько вас было?
– 10 иностранных альпинистов плюс Тенцинг, плюс оператор с кинокамерой, доктор и журналист Джеймс Моррис. Получается 14 человек. После нас туда приходили действительно огромные экспедиции, японские и итальянские, по 50-60 человек альпинистов со множеством шерпов. Наша экспедиция была просто ничтожной по сравнению с последующими.
– Конкуренция была большой?
– Это было состязание, и весь мир следил за ним. Альпинисты из Швейцарии предприняли две попытки (весной и осенью 1952 года), а мы в это время были в горах и внимательно слушали новости. Нас очень волновало, улыбнется или нет удача ребятам из Швейцарии. Мы отнюдь не желали, чтобы у них произошло что-нибудь плохое. Мы относились к ним с большим уважением, но мы просто надеялись, что взойти на вершину у них все-таки не получится. Швейцарская экспедиция показала очень хорошие результаты, покорив высоту 8400 метров, но из-за плохих погодных условий они не смогли подняться выше.
– Как вы и Тенцинг решили стать командой?
– Больше всего мне нравилось ходить в одной связке с Джорджем Лоу. Я до сих пор верю в то, что если бы на финальном отрезке пути Джордж и я шли вместе, мы сделали бы это, потому что были очень хорошей командой. Но Джон Хант решил, что так как и Джордж, и я умели хорошо ходить как по снегу, так и по льду, будет продуктивнее нас разделить и присоединить к другим восходителям. Таким образом, я понял, что пройти этот маршрут вместе с Джорджем у меня нет никакой возможности, поразмыслил и решил, что самым лучшим и быстрым альпинистом, не считая меня, был Тенцинг. Помню, однажды на небольшой высоте Тенцинг и я устроили настоящие соревнования. Я оказался быстрее, но был поражен его отличной физической подготовкой. Дух соперничества тоже много значил для Тенцинга: он хотел быть первым. Это был хороший знак. И при этом он был надежным альпинистом. До этого Тенцинг уже принимал участие в нескольких экспедициях на Эверест. Кстати, в самом начале он был обычным носильщиком в северной части Эвереста, но затем благодаря своим способностям и выносливости превратился в очень хорошего альпиниста.
– Он был вам близок по духу?
– Да, очень. В те дни общаться с ним было не так уж и просто. Хотя он владел определенным набором английских слов, пофилософствовать мы не могли, но обсуждать вопросы альпинизма у нас получалось.
– Вы хорошо помните восхождение?
– Достаточно хорошо. Помню, как мы чуть не сдались на склоне горы Лхоцзе. Джордж, я и шерпы находились на склоне Лхоцзе и практически на протяжении всей недели совсем не продвинулись вперед. Я убеждал Джона разрешить продолжить восхождение. В итоге он дал свое согласие. Мы стали быстро подниматься вверх. Нас было трое – я, Тенцинг и Уильф Нойс. Мы достигли высоты 7200 метров, и ситуация повторилась: мы вновь практически остановились. Чуть позже, когда стало ясно, что большой переход на Южное седло неизбежен, группа опять стала двигаться очень медленно, и я опять стал убеждать Джона в том, что мне и Тенцингу следует быстрее совершить подъем, а затем по возможности провести группу к Южному седлу. Джон, скрепя сердце, согласился. Он просто не хотел, чтобы я и Тенцинг потратили все свои силы раньше финального отрезка пути.
Но я в тот момент чувствовал себя прекрасно. Мы обсудили стратегию покорения вершины и то, кто будет делать последний рывок. На самом деле, это не было неожиданностью для меня. Я бы очень удивился, если бы этот заключительный этап доверили не мне и Тенцингу. Последний раз мы поставили нашу палатку почти на 8400 метрах. Помню, каким сильным и порывистым был ветер. Было слышно, как сначала он нарастал, а потом обрушивался на нашу палатку, которая еле помещалась на скользком уступе. Мы сидели внутри, нам казалось, что удерживает ее на месте только наш собственный вес. В ту ночь я понял на своей шкуре, что восхождение, возможно, придется отменить.
Я никогда не считал себя человеком, который абсолютно уверен в том, что может покорить любую вершину. Я всегда давал себе отчет в том, что из-за погодных условий восхождение на вершину может стать очень сложной или даже невыполнимой задачей. Но на следующее утро ветер немного стих, он все равно дул, но уже не был таким свирепым. В 4.30 утра я выглянул из палатки. Было облачно, но видимость улучшилась, так что мне стало понятно, что у нас есть шанс продолжить путь к вершине. Я был полностью уверен, что я и Тенцинг сможем сделать это. Тенцинг придерживался того же мнения. Мы быстро собрались и стартовали.
Я бы не сказал, что последний отрезок пути дался нам легко. Вообще это была весьма тяжелая работа. Длинный склон был покрыт рыхлым снегом, так что мы ни на миг не исключали возможность потенциальной лавины. Но это был Эверест, так что мы просто понимали, что должны приложить больше усилий, чем обычно. Мы взошли на горный хребет (он сегодня носит название Ступень Хиллари), который казался бесконечным. Мы даже не могли рассмотреть оттуда, где находится вершина. Мы и не видели ее, пока не достигли места, где хребет заканчивался обрывом и открывался вид на Тибет. Тут-то я и догадался, что мы уже недалеко от вершины. Вверху мы увидели купол снега и поняли, что это и есть вершина. Это была не остроконечная вершина, которую можно обхватить руками. На ней было достаточно места для того чтобы стоять. Возможно, на ней могло бы поместиться шесть или восемь человек одновременно. Чудесная вершина!
Я снял кислородную маску и сделал фотографии всех близлежащих хребтов, для того чтобы потом окончательно удостовериться в том, что мы действительно находились на вершине. Затем я посмотрел на Макалу. Помню, я начал составлять возможный маршрут к Макалу, на вершину которой еще никто не поднимался. Мысленно я стал рассчитывать путь к вершине. Именно по этому маршруту она и была покорена.
– Вы никогда не перестаете работать, даже на вершине Эвереста.
– Нет, даже на вершине Эвереста я не переставал смотреть на другие горы и думать о том, как бы взобраться на них. Когда мы поднялись на вершину, то я даже не испытал какого-то огромного чувства экстаза или веселья. Я не скакал, не размахивал руками, не делал ничего такого. Конечно, мы устали и ни на минуту не забывали о том, что нам предстоит еще и обратный путь. Думаю, что одним из моих основных ощущений в тот момент было чувство удовлетворения. Я также был немного удивлен тому, что другими экспедициями было предпринято столько хороших попыток покорить Эверест, но они не смогли добраться до вершины, а мы с Тенцингом это сделали. Безусловно, когда я об этом думал, в моих мыслях не было и тени высокомерия. Когда мы спускались с горы, на Южном седле нас встретил Лоу. «Как это было?» – спросил он. «Ну, Джордж, в этом бою победа за нами!» – ответил я.
– Когда вы спустились вниз, события начали развиваться с бешеной скоростью. Буквально сразу же вас посвятили в рыцари.
– У меня не было выбора.
– Вы этого не хотели?
– Если бы у меня был выбор, то я бы не принимал этот титул.
– Почему?
– Не думаю, что я подхожу для рыцарского титула. Я никогда не хотел стать рыцарем. Но позже обнаружил, что если относиться к этому философски, можно извлечь определенную выгоду. Я имею в виду поддержку в других видах деятельности.
– А затем началась неразбериха вокруг того, что это Тенцинг первым покорил Эверест.
– Когда мы вернулись в Катманду, нас встретили коммунисты. В то время в горном районе и деревнях было очень сильное коммунистическое движение. Они думали, что очень важно сделать акцент на том, что Тенцинг покорил вершину первым. Они увели Тенцинга, угрожали ему и, мне кажется, запугали его до смерти. А он, хотя и не умел тогда ни читать, ни писать, подписал документ, который они составили. В нем говорилось, что Тенцинг покорил Эверест первым. Потом он говорил, что понятия не имел о том, что подписывал. В конце концов я и Тенцинг посоветовались и решили всем говорить, что вершину мы покорили одновременно. Собственно, именно так все и было. Абсолютно не имеет значения, чья нога первой ступила на вершину. Но люди все равно до сих пор задают мне этот вопрос.
– Ваша жизнь сильно изменилась после этого восхождения?
– Конечно, благодаря этому я привлек интерес публики. Средства массовой информации создали таких Хиллари и Тенцинга, которых на самом деле не существует. Из нас сделали героев, а то, что мы думали, говорили или делали, не имело никакого значения. Главное, ни на миг не доверять всему тому, что пишут, и тогда все будет хорошо. Я никогда не верил им. Думаю, именно поэтому мне удалось преодолеть все это без последствий. Я никогда не отрицал тот факт, что, на мой взгляд, я отлично прошел маршрут до вершины Эвереста. С другой стороны, я ни на один миг не давал повода, чтобы воспринимать меня как героя, которого делали из меня средства массовой информации и общество. Общество на самом деле любит героев, на которых оно может смотреть с большой гордостью. А действительно ли он герой или нет, никого особо не волнует.
– Вас не оглушил гром устроенного вам приема?
– Нет. Джордж и я даже подумали, что это едва ли это можно было назвать хотя бы криком. Мы приехали в Великобританию и там столкнулись с потрясающей реакцией. Помню, как я шел по Лондону, вдруг остановилось такси, из него вышел плотный мужчина. Это был водитель. Он спросил: «Вы Хиллари, не так ли?». Я ответил. Тогда он сказал: «Поздравляю. Вы знаете, вы проделали отличную работу для нас». Потом он сел опять в такси и уехал. Как же это контрастировало с приемом в Новой Зеландии. Нас встречала большая толпа – мэр Окленда и другие жители города. Меня усадили в огромный лимузин с опущенными окнами. И тут крепкий мужчина со внешностью фермера просунул в него свою руку, взял мою, пожал ее, и сказал: «Молодец, Эд. Ты сделал все, что мог». Какая огромная разница. В Англии меня благодарили за то, что я сделал для Англии, а здесь меня хвалили за то, что я нашел в себе силы это сделать. Это в стиле Новой Зеландии.
– А что вы ощущаете, когда в магазине протягиваете 5-долларовую купюру со своим изображением?
– Я не трачу время на то, чтобы думать о таких вещах.
–Вы все время ведете активный образ жизни?
– Именно так. Как я и думал, восхождение на Эверест было скорей началом, чем концом. Благодаря этому у меня появилась возможность заниматься многими интересными вещами.
– Вы сплавлялись по реке Ганг, покорили вершину в Антарктиде, три года провели в экспедиции на на Южный полюс. Чем вас привлекла Антарктика?
– Это был отличный способ проверить свои силы. Вивиан Фукс хотел пересечь Антарктику и выполнить ту задачу, которую ставил перед собой Эрнест Шеклтон. Он пригласил меня принять участие в экспедиции, благодаря чему, думаю, надеялся получить поддержку от государства. Это было отличная поездка для испытания сил. Кроме того, там был снег и лед, которые я так люблю.
– Было труднее, чем на Эвересте?
О, нет. Это абсолютно разные вещи. Трудности, связанные со снегом и льдом были как там, так и тут, но на Эвересте больше приходилось сталкиваться с неожиданными опасными ситуациями, например, вероятностью схода лавины или риском сорваться с горы. В Антарктике температура в целом была ниже, расстояния больше, а сроки экспедиции были превышены. Таким образом, в Антарктике мы практически постоянно находились в напряжении. В горах это заняло бы меньше времени. Но мне все равно все понравилось, потому что мне очень хотелось попасть на Южный полюс.
– Но вы ведь не только путешествовали, но и принимали участие в строительстве школ и больниц в Непале.
– Я очень близко подружился с шерпами и знал, что у низ не было очень многого из того, что для нас кажется само собой разумеющимся. У них не было школ и больниц. Мне нравились шерпы, я искренне восхищался ими и решил, что могу что-нибудь сделать для них. Поэтому когда однажды шерпы упомянули о том, что самое главное их желание – это школа, я решил, что мог бы спонсировать ее строительство. Мы пошли дальше и в 1966 году построили не только школу, но и больницу. А сегодня в Непале уже 30 школ, пара больниц и дюжина центров медицинской помощи.
– Cтроя школы, вы ведь одновременно были и дипломатом, не так ли?
– Я стал послом Новой Зеландии в Индии, Бангладеш и Непале. Мы с семьей провели четыре с половиной года в Дели (1985-89), нам очень нравится вспоминать то время. Джун и мне часто приходилось принимать участие во многих важных мероприятиях, где мы были единственными иностранцами. Нам это очень нравилось. Я полюбил Индию. Это очень интересное место. Мне кажется, что жизнь там постепенно налаживается. Когда я первый раз посетил Индию в 1951 году, ситуация в стране была совершенно другой. Мы видели очень большое количество бедных и мертвых людей на улицах. Теперь такое встретишь редко.
– Расскажите, пожалуйста, о вашей первой жене Луизе Роуз
– Сразу же поcле экспедиции на Эверест я женился на Луизе. Я был намного старше Луизы. Она была очень способной альпинисткой и много времени проводила в горах. Ей это очень нравилось. Мы часто совершали семейные походы. Они были не очень экстремальными, но проходили достаточно активно. Мы были глубоко убеждены, что дети должны научиться получать удовольствие от общения с природой, любить купаться, жить в палатке, гулять в горах. Но никогда я не пытался убедить их – даже Питера – в том, чтобы они стали альпинистами.
– В 1975 году Луиза и ваша дочь Белинда погибли в авиакатастрофе. Трудно было пережить это?
– Конечно, это было невыносимо трудно. Это сильно изменило мою судьбу. Я потерял интерес к жизни. Я не особо верил в то, что со временем эта рана заживет. Но через пять или шесть лет я почувствовал, что все-таки интересуюсь какими-то новыми вещами. Время действительно лечит. Но все уже, конечно, иначе.
– Как вы относитесь к тому, что ваш сын Питер пошел по вашим стопам и стал альпинистом?
– Это было целиком его решение. Он решил, что хочет заниматься этим, и стал альпинистом. Я никогда не поднимался вместе с Питером на серьезные вершины. Он тренировался с большим упорством и чувствовал себя все более уверенно. С технической точки зрения он стал более профессиональным альпинистом, чем я. Его всегда привлекали сложные маршруты и не интересовали легкие. У него были неприятности в горах. Если я не ошибаюсь, четыре альпиниста из его команды погибли. Сам он однажды тоже чуть не погиб. Когда он наконец покорил Эверест, я почувствовал облегчение. Он позвонил мне с вершины. Это было так необычно.
– О чем вы говорили?
– О, мы говорили обо всем на свете. Очень хорошо поговорили. Кстати, он он отдал должное трудности Ступени Хиллари. Это мне доставило большое удовольствие. Он сказал, что не ожидал, что потребуется столько усилий.
– А что вы думаете о сегодняшних восхождениях на Эверест?
– Ну, я об этом уже достаточно много говорил. Во-первых, слишком многим сейчас разрешено одновременно находиться на горе. Во-вторых, на Эвересте оставляют слишком много мусора. Коммерческие поездки и чрезмерное количество людей на Эвересте стали причиной трагедии в 1996 году. Это не могло не случиться и может повториться при таких обстоятельствах. Понимаете, когда альпинисты буквально выстраиваются в очередь при переходе особо трудных участков, не может быть иначе.
– Обладают ли руководители сегодняшних экспедиций достаточным мастерством?
– Обычно они профессионалы своего дела. Но те, кто идут в группе, часто не обладают таким же опытом. Я познакомился с одним из таких участников группы Роба Холла. Он сказал мне, что до этого никогда не совершал восхождений. Но он заплатил $65 тысяч или что-то около того и рассчитывал, что за эти деньги его доставят на вершину, а потом вниз и все это будет безопасно.
– Как отреагировал Холл, когда вы подняли вопрос о том, чтобы не включать это парня в группу?
– Роб Холл был полноcтью уверен в том, что сможет провести их на вершину и вернуть назад в полной сохранности.
– Такая точка зрения и послужила причиной смерти Холла?
– Я уверен, что если бы он был на Эвересте в составе серьезной экспедиции, то смог бы выжить.
– Какой была ваша первая реакция, когда вы узнали о случившейся трагедии?
– Хотя я и предвидел такой исход, все равно был шокирован. Это было очень драматично и очень печально.
– Вы говорите, что такой случай может произойти еще раз. Можно ли сделать что-нибудь, чтобы предотвратить такие ситуации?
– Определенную часть ответственности за это несет правительство Непала. Я думаю, им стоит давать разрешение на восхождение только двум или трем экспедициям в год. Но готов поспорить, что они не станут этого делать. Деньги для них имеют слишком большое значение. Они сказали, что отменят определенное число экспедиций и поднимут цену. Но я не могу не быть против такой огромной платы, потому что тогда это становится видом спорта только для богатых или хорошо спонсируемых людей. С другой стороны, я полностью согласен с тем, что нужно сократить число экспедиций. Но все-таки готов поспорить, что они этого не сделают. Когда я был там в 2002 году, в базовом лагере находилось 15 экспедиций со стороны Непала и еще 15 в Тибете. Мне кажется, это просто смешно.
– Изменилась ли что-то в самом альпинизме, увеличился ли фактор опасности?
– Той системы ценностей, которая была раньше, в альпинизме уже нет. Раньше большое значение имела работа в команде, а сегодня каждый сам за себя. Тенцинг и я покорили Эверест вместе. Сегодня все по-другому. И с этим ничего не поделаешь. Таковы отношения между людьми в современном мире.
– Учитывая столпотворения на склонах, могут ли сегодня альпинисты получить то же удовольствие от покорения вершины, что и вы?
– Не думаю, что они могут получить такое же удовольствие. Думаю, что тогда нам очень повезло: нам пришлось проделать всю работу, нам надо было проложить маршрут, нам нужно было нести оборудование, нам пришлось стать первовосходителями южных склонов горы. Я хочу сказать, что такой опыт прохождения препятствий уникален, так как является единственным в своем роде.
– То есть вы родились в удачное время для воплощения задуманного?
– Да, мы родились в удачное время.
– Вы читаете много лекций и принимаете участие во многих мероприятиях, связанных с альпинизмом. Вам это нравится?
– Когда я отправляюсь на такие мероприятия, то с нетерпением жду встреч со многими моими друзьями. Конечно, мне приятно, что люди чувствуют значимость Эвереста. Но мне бы хотелось, чтобы люди узнавали больше о шерпах, чтобы именно это откладывалось в их памяти. Я хочу, чтобы меня помнили не за то, что я покорил Эверест, а за то, что мы сделали для моих друзей из Непала.
Слово об Эдмунде Хиллари
«Пресса и публика создали образ Эдмунда Хиллари, героя и исследователя, которого просто не существовало. Они нарисовали меня героическим типом, полным необычайной храбрости, удивительной силы, источающим энтузиазм и тому подобное… Но это просто история, написанная для газет».
Sir Edmund Hillary - An Extraordinary Life
Этот человек стал лицом всего альпинизма, олицетворением Он вошел в историю и ему гарантирована очень долгая память. Какой она будет ? Каким будет образ Эдмунда Хиллари в массовом сознании ? Скорее всего, это будет именно тот портрет, написанный для газет.
Сознаюсь, что с тех пор как много лет назад впервые увидел сияющее лицо победителя Эвереста, я долгое время находился под полным влиянием этого стереотипа. Волевой подбородок, рубленное лицо, решительный взгляд – просто олицетворение сильного мужчины. Простой парень из народа, сын природы, пасечник, благодаря своей воле, мастерству альпиниста и счастливым обстоятельствам, вставший на вершину мира. Хиллари представлялся стремящимся всегда быть первым спортсменом, сметающим на своем пути все препятствия, непреклонно идущим к цели. Таким он представлялся по книгам о первом восхождении на Эверест. На этот образ сработала и история с достижением Южного полюса на вездеходах. Кажется, что этот человек рвется к успеху, к славе, не обращая внимания на других. Таким хотелось его представлять? А может и подражать ему в этом. .
Согласно этому «газетному» взгляду, Эверест изменил характер Хиллари. И он с годами он потерял амбиции, стал спокойным, добродушным, неутомимым тружеником, который пытался заботой о других отработать ту необыкновенную удачу, которая на него выпала.
Однако при прочтении массы материалов, его книг, интервью, статей, рождается другой образ. И он настолько противоположен, что это поражает, и этим невозможно не поделиться.
Вот черты этого образа.
Книжный мальчик, человек болезненной скромности, некоммуникабельный, мягкий до такой степени, что любой может его «отодвинуть локтем». Не слишком хорошо обученный альпинист, с большими провалами в подготовке, самоучка «без школы», и достаточно плохо переносящий высоту. Руководитель слабого типа, как правило идущий «на поводу» у не очень тщательно отбираемых в команду участников. И в зрелом возрасте - человек, который пропускал мимо собственных карманов огромные деньги, позволяя всем себя использовать, кому попало наживаться на себе. Ничего себе, я написал ! Конечно, это преувеличения, но....
1. Миф о простом происхождении
Эдмунд Хиллари не был пасечником, и не был сыном пасечника. Когда он родился, его отец Перси (Percival Augustus Hillary) был полным амбиций журналистом, молодым человеком, вернувшимся с ранением с войны в Европе. В 1920 году семья переезжает в Туакау, «райцентр» километрах в 60 к югу от Окленда. В городке с населением около 1000 человек им выделили земельный надел. Отец становится редактором и ведущим репортером районной газеты Tuakau District News. В газете почти всё в одном лице. Стремящийся во всем к совершенству, Перси очень много работал и скоро стал самой известной личностью в Туакау. «Он пытался завести знакомство буквально со всеми, посещал все спортивные мероприятия, был в курсе всех культурных событий….. не позволяя себе публиковать непроверенных данных, писать о том, о чем не знал». Энтузиаст, максималист...
Свое воспитание Хиллари назвал «викторианским», то есть строгим, пуританским, и с физическими наказаниями, на которые отец был щедр. Родителей в своих воспоминаниях он называет людьми строгих принципов. Однако какие это были принципы в действительности ? Строгие люди, но как-то по традиции, чуть позже они вышли из роли и стали сами собой, нормальными интеллигентными людьми. В дела самого Эдмунда родители довольно рано стали принципиально не вмешиваться, абсолютно не следили за тем, что он читает, о чем мечтает, зачем ходит в одиночку в дальние походы.
Обычные люди ? Они выделялись на общем фоне своей образованностью и никогда не отличались смиренностью и покорностью судьбе. Традиционалисты ? Уже когда дети стали большими родители дали себя вовлечь в какую-то религиозную секту, с полной отдачей, «по серьёзному». Они продолжали что-то искать, к чему-то стремиться. Не поверю, что таких много в Новой Зеландии или еще где-то....
Вероятно, уход из районной газеты был тяжелым ударом для Перси. Что было причиной – финансы или личный конфликт, наверное и то, и другое. Для семьи Хиллари счастливым выходом оказался переход в пасечники. Можно ли говорить, что отец был пасечником ? Без сомнения он работал в новой области с не меньшим энтузиазмом, чем на журналистском фронте. И это кормило семью. Однако как только появляется возможность, в конце 30-х годов семья возвращается в Окленд. И Перси Хиллари опять оказывается у любимого рабочего места — письменного стола. Он становится издателем и редактором журнала по пчеловодству.
2. Миф о простом парне
При таких интеллектуальных родителях, не удивительно, что мальчик развивался быстро. Мать была школьной учительницей и во многом благодаря этому в начальной школе Эдмунд был настоящей звездой. Успехи в учебе были очевидны, он дважды переходил в высший класс раньше времени.. В среднюю школу Хиллари пошел в возрасте 11 лет, в классе все были на 2 года старше. И это уже было рискованно. Еще хуже, что эта средняя школа находилась далеко от дома, в Окленде. А там был новый и непривычный коллектив, и туда надо было ехать 2 часа на поезде. В этот важный в жизни момент происходит серьезный психологический кризис, Эдмунд уходит в мир фантазий и грез.
Каждый его день был похож на предыдущий. Ранний подъем и два часа в поезде. Эд открывал книжку едва переступал порог вагона и выходил еще держа ее перед глазами. Круг чтения был не очень широким, в основном это были художественные и документальные книги о приключениях, о путешественниках, в том числе об альпинистах.
В то время у подростка Хиллари вообще не было друзей. В свободное время он любил уходить пешком в достаточно долгие прогулки, шел один, по дороге мечтая. Новая Зеландия и тогда была спортивной страной, в школе все бегали кроссы, играли в регби и футбол, многие занимались теннисом. Эд никогда не был и не стремился быть в этих занятиях первым. Однако с физиологической точки зрения в одно лето с ним произошло чудо. Он стремительно вырос. Из самого низкого – сразу в самые высокие. При этом сильно прибавил в физическом развитии. Однако никаких спортивных амбиций у него не появилось. Он никому не хотел ничего доказывать.
Вообще Хиллари вспоминал свой подростковый период с некоторым ужасом. А ведь по существу он у него продлился до самого начала гималайских экспедиций. «Я был несчастным и неприкаянным», он совершенно не вписывался в структуру новозеландского общества, и остро это переживал.
После школы Эд начал учиться в Оклендском университете (специальность - естествознание и математика), но через 2 года эти занятия прервал, уйдя к отцу на пасеку. О настоящих причинах Хиллари никогда не распространялся. А тут и пришло время начала войны, Новая Зеландия вступила в нее вместе с Великобританией, в 1939 году.
В это время семья Хиллари увлеклись религиозным учением некого проповедника Сатклифа. Дошло до того, что Эдмунд не пошел в армию именно из-за этих убеждений, которых у него, впрочем, не было. Однако в 1943 году, когда пламы войны охватило Тихий океан, на службу пришлось пойти.
Что такое простой парень, определить трудно. Но, наверное, это какой-то средний и ниже среднего, обычный для страны человек. Хиллари же был абсолютным исключением (Extraordinary) в своем обществе, абсолютно нестандартный случай. Но всё же какая-то простота в его образе очевидна. Но это только в смысле его простого отношения к быту, неприхотливости и привычке к постоянному труду.
3. Судьба уводит в горы
Мечты и представления имеют тенденцию осуществляться. Смутные предчувствия дальних путешествий материализовались для Эда в возрасте 16 лет. Их класс поехал на вылазку в горы Руапеху. Это было то, чего юный Эдмунд ждал, и что было для него неименуемо. Он испытал настоящий шок от встречи к удивительным вертикальным миром, с другим измерением. И при этом заметил, что практически все его товарищи по школе никакого удивления и восторга не испытали.
С тех пор мысли юноши начали работать в одном направлении. Природа, горы стали местом приложения его сил. Хотя до альпинизма было еще неблизко.
Первое восхождение случилось в 20 лет. Поднакопив денег, Хиллари с товарищем наняли гида для восхождения на вершину Оливье в массиве Кука. Сейчас эту гору предложили переименовать в его честь. Это было не совсем простое восхождение с крутым снегом и гребневым лазанием, троечка, наверное. Было очень страшно. Но выезды в горы после этого стали периодическими. Хиллари ходил с более опытными и умелыми товарищами, но и они были самоучками. Альпинистской школы, подобной альпийской или даже советской, в Новой Зеландии тогда не было.
Когда война в Тихом океане обострилась, в 1943 году, Хиллари уходит все же в армию, в ВВС, штурманом. Он принимает участие в боевых действиях на Фиджи и получает даже контузию. Дальше его служба проходила в Новой Зеландии и в свободное время он имел возможность ходить в горы.
Хиллари на первых порах ходит по горам как турист, он прошел немало маршрутов на лыжах, прежде чем перейти к техническим восхождениям. Серьезно начал заниматься альпинизмом, примерно лет с 25. И к 30 годам получил известность, как один из сильнейших новозеландских альпинистов. Но их было так мало. В 1948 году он с друзьями прошел новый, самый сложный на тот момент маршрут на пик Кука. Правда, роль лидера играл другой человек. Да и список новых маршрутов, пройденных Эдмундом Хиллари на родине практически состоит только из этого маршрута.
В 1949 году Хиллари всей семьей едут в Великобританию. Это старшая сестра Эдмунда Джюн выходит замуж за англичанина. По дороге обратно он на короткое время задерживается в Альпах и совершает восхождение на Юнгфрау. Да, список альпийских вершин у великого альпиниста Хиллари был совсем коротким.
4. Шанс, был завоеван трудом на пасеке
Ключевым моментом в жизни стали выезды в Гималаи в составе скромных по бюджету альпинистских экспедиций в 1951 и 1952 гг. Ездил Эдмунд за свой счет, экономя по жизни на всем, никакой личной жизни, в мыслях только горы. Узнав о подготовке британской экспедиции на Эверест, Хиллари и Лоу уговорили руководство Новозеландского Альпийского Клуба написать в Лондон письмо с просьбой включить их в состав экспедиции
Эрик Шиптон писал, что когда получил телеграмму из Новой Зеландии с просьбой включить в группу двух новозеландцев, он был просто в гневе от наглости. Только что он отказал в этом целой группе хорошо знакомых, проверенных альпинистов. Экспедиция не резиновая, к тому же Шиптон всегда предпочитал ходить в небольших компаниях. Он даже написал отрицательный ответ, но не отправил его по каким-то причинам сразу. А потом подумал и передумал. Главным препятствием для расширения состава была значительная стоимость дороги, а новозеландцы брали ее на себя. Может пригодятся ?
Никакой серьезной школы в альпинизме Хиллари не прошел. Об этом он всегда напоминал. В его знаниях и умениях были серьезные пробелы. Более-менее сведущий на льду и снгеу, он никогда не ходил сложных скальных маршрутов. Однако в то время в Великобритании особых мастеров не было, это была не Италия и не Франция, где за места в команду шла настоящая схватка. А главное, у Эдмунда был огромный запас энтузиазма, который сдержанные англичане не проявляли, потому что его у них просто не было.
Перед Эверестом Хиллари принимает участие в первой новозеландской и двух разведывательных экспедициях в район Эвереста. Работая под руководством Эрика Шиптона, он зарекомендовал себя едва ли не как сильнейший (физически и технически) в команде альпинист, так что его участие в команде 1953 года сомнению не подлежало.
5. Рождение легенды
Себя до Эвереста Эдмунд Хиллари характеризует, как человека «неприкаянного и несчастливого». Он практически не думает о будущем, у него нет не только невесты, но даже просто знакомых среди женского пола. Всё до последнего пенни Эд тратит на альпинизм. А ему ведь уже за тридцать.
Такой дорогой Эдмунд Хиллари шел к своему единственному шансу, приблизившись к нему он обрел долгожданную «прикаянность», своё четкое место и задачу. Для Хиллари уже само нахождение в экспедиции было счастьем и это произвело на всех участников немного неправильное впечатление. Он действительно воспринимался ими, как простой парень, не имеющий по жизни сомнений, стремящийся быть первым и т.д.
Миф создали английские участники группы. Им нужен был герой, и его удобно найти немного на стороне, друг друга они знали лучше.
У. Нойс
Эда Хиллари я впервые встретил в Катманду, однако знал о нем и раньше благодаря репутации, завоеванной им во время разведки Эвереста и в экспедициях на Чо-Ойю. Его длинное лицо, резко очерченная челюсть и улыбка "до ушей" стали теперь знаменитыми. Однако первым моим впечатлением была необыкновенная длина его рук и ног. Эд не был самым высоким, я думаю на эту честь мог бы претендовать Том Стобарт, но, без сомнения, он был самым длинным. Его угловатая фигура, казалось, специально создана для лазанья. Прижавшись к склону, Эд легко поднимался, проходя при каждом движении огромное расстояние. Еще до отъезда Эрик Шиптон как-то сказал мне: "Он может лезть даже слишком быстро". Однако этого не случилось.
Маленькие всегда представляют, как легко лазить высоким, а высокие – маленьким. Представление о том, что Эд хороший скалолаз основывалось у Нойса и товарищей на основании общего имиджа Хиллари.
Возможно, среди нас Эд был тем поклонником гор, к кому больше всех пристало бы слово "страсть". В лагерях, и особенно когда он был в возбуждении от перспективы восхождения на Эверест, от него можно было услышать мешанину рассказов о вершинах, рекордных переходах и о перспективах, о восходителях и восхождениях.
Англичане по доброму подшучивали над товарищем по экспедиции, над тем, что он пасечник, обыгрывая эту тему. Однако никто почему-то не удивился тому, что этот простой, как им казалось, парень оказался настоящим эрудитом, знающий всё об альпинизме, всё об исследователях, о горах.
Когда он стоял на высшей точке земного шара, его взор был прикован к Макалу, и уже тогда он намечал путь для восхождения в следующем году. Ради Эвереста он был готов даже использовать кислород, несмотря на личное желание сделать попытку подъема без него.
Желание это было спрятано достаточно глубоко. В последующих экспедициях оказалось, что высоту Хиллари переносит плохо. Макалу дважды отбивала его попытки, нанеся жесткий удар. Оба раза он едва оставался в живых.
В Передовом Базовом лагере привычной картиной была фигура в ковбойке. Это Эд, согнувшись, налаживал кислородный аппарат или чистил примус. Ему же приходилось заботиться об аппарате Тенсинга. Когда ночью 29 мая мы, лежа в палатке, обсуждали вопрос о заключительном штурме, нам было ясно, что мастерства Хиллари хватит на обоих.
В предыдущих экспедициях Эд кое-что усвоил из языка урду, чтобы хоть как-то объяснить шерпам, что ему нужно, и они охотно отвечали на его веселое обращение и дружеский смех. Любой рассказ, сдобренный смехом, вызывал овации. С Тенсингом он всегда говорил по-английски, и начиная с первого же совместного выхода оба, по-видимому, хорошо "сходились". По-английски Тенсинг говорил неважно, однако в лице Эда он должен был найти, конечно, более подходящего собеседника, чем Раймонд Ламбер в предшествующем году. Ламбер вообще не говорил по-английски, однако они как-то понимали друг друга. Эд был сговорчивым в значительно большей степени, чем это можно было ожидать от человека, который сам себя характеризовал как "жадного до руководства". На Канг-Чо (в период акклиматизации), в Цирке, на первом участке стены Лхоцзе я был ведущим, причем, в двух последних случаях ни у кого не спросясь. Один из членов экспедиции как-то сказал: "Хочу попробовать ходить под начальством Эда. Это более спокойно".
В плену у легенды начинает находиться и переводчик. Наверняка «жадность руководства» это было лишь желание идти первым в связке. Об этом и идет речь в предыдущем абзаце. А как совершенно неправильно характеризуется при этом Хиллари.
При решении любой задачи Эд развивал лобовую атаку, Для каждого вопроса у него был прямой ответ. Так было и на Эвересте: "Давайте, попробуем!" и "Должен сказать, что мне нравится эта штука с открытой циркуляцией". Штурм был успешным, ответ простым. А что потом? Человека не должна покидать скромность, даже если он поднялся на высшую точку Земли. Он не должен меняться. Когда репортеры в Катманду нажимали с вопросом: "Кто же именно первым вступил на вершину?", он нам признался: "Я не хочу говорить им, что это был я, это звучит бахвальством". Подобная скромность в сочетании с уверенным мастерством и с дружеской откровенностью, присущей новозеландским альпинистам, составляет портрет восходителя, достойного величайшей вершины мира.
Нойс и все участники экспедиции видят в Хиллари то, что хотят видеть. Им кажется, что это сильный, простой парень, не ведающий сомнений.
А ведь первым вершины должны были достигнуть другие: Том Бурдиллон и Чарльз Эванс. Хиллари позже сознавался в грехе: « Я не очень сильно хотел, чтобы они взошли. Я не мог себя заставить сильно хотеть этого».
У английской двойки не хватило смелости, а может, хватило благоразумия. Но по большому счету осуществилась справедливость и первыми Эвереста достигли два самых достойных человека в экспедиции. Абсолютно ненормальный шерп и такой же ненормальный новозеландец. Два избранника судьбы.
Присмотримся еще к деталям экспедиции, которые характеризуют Хиллари. Вот штурмовой лагерь, Тенцинг и Хиллари долго не залазят в палатку. Никто из них не хочет сделать это первым ! Шерп - понятно, для него по должности не положено отдыхать раньше сагиба. Но Хиллари.... ему было неловко показать себя работающим меньше.
Вот вершина. С нее сделано много снимков, на них Тенцинг, на них панорамы. Но на них вы не увидите новозеландца. Он не счел возможным в этот исторический миг напрягать своего партнера просьбой нажать на кнопку ! «Думал, вдруг он не умеет !» Потрясающе ! Нет, просто в мире не рождалось еще более скромного и деликатного человека. И это о нем: лобовая атака, прямой ответ на всё ?
Хиллари спускается вниз, его встречает команда. Он явно чувствует неловкость перед товарищами, что именно он поднялся на самый верх. И стремится придумать слова, чтобы снизить пафос, только так я понимаю его слова Джорджу Лоу: Well, George, we knocked the bastard off. Они, конечно, не были предназначены для публики. вообще их характеризуют как новозеландский слэнг.
Хиллари поднялся на вершину Эвереста первым в связке. Наверное, он, правда, не придавал этому никакого значения. Шел первым заключительную часть маршрута и первым взошел. Тенцинг же шел последний участок след в след. В голову тогда не шло, что это может быть кому-то важно. Внизу пришло понимание, и они договорились везде говорить, что взошли вместе. И вдруг, через некоторое время по миру проходит сенсационная новость, «Тенцинг утверждает, что он был на вершине первым и вообще затащил туда партнера». Индийские газеты распространяли сенсационную новость, ее принялись обсуждать по всему миру. Это позже стало известно, что никаких заявлений по этому поводу Тенцинг не делал. Однако, до Хиллари подобная провокационная весть доходит. Но от него — ни слова, ни упрека, ни звука...
6. Быстрое завершение карьеры
А планка была резко поднята очень высоко, восхождение на Эверест — это была претензия на право считаться сильнейшим альпинистом мира. И появились возможности для полной реализации своих альпинистских амбиций. Однако дальнейшая карьера в горах у Хиллари не сложилась.
Уже в следующем после Эвереста году, Хиллари руководит экспедицией в Гималаи, которая делает попытку взойти на Макалу. Экспедиция закончилась неудачей, которая выглядела абсолютно закономерной. По организации: большая исследовательская программа противоречила основным планам, а главное состав восходителей был слабоватым. Связка глупо проваливается в трещину, один выбирается и спешит за помощью. Руководитель экспедиции Хиллари бегом бежит на помощь, взяв с собой только шерпов.
Он удивительно неудачно организует спасработы, которые заканчиваются в первый день только сломанными ребрами у самого руководителя. Упавшего в трещину достали только утром, чудо, что живого.
В 1961 году, во время второй своей экспедиции на Макалу у 41-летнего Хиллари уже на семи тысячах происходит микроинсульт. Он теряет дар речи, координацию движений, отнимается рука. С высотными восхождениями как спортом лучше было распрощаться. Всего Хиллари участвовал в семи гималайских альпинистских экспедициях. Из значительных восхождений – только Эверест.
Все самые великие альпинисты так и говорят и это, в частности, главная мысль, которая проходит через все книги Месснера. «Мы такие же люди, не феномены, не супермены. Но что-то есть в голове или сердце, и там, и там, что позволяет совершать то, что другие до тебя не смогли сделать». Эверест легко отбил десяток попыток, он ждал самых достойных альпинистов. А значит и самых сильных. Но дальше всё стало на свои места, сказка кончилась: желания стали расходиться с мастерством. А его не хватало.
Хиллари — выдающийся, один из сильнейших альпинистов. Несмотря на то, что технически и физически он далеко отставал от лучших мастеров. Но его дух был на таком высоком уровне, что позволил сделать то, что было недоступно другим. Но только один раз.
7. Антарктический миф о спортсмене, стремящийся быть всегда первым
Он лишь усмехался: «Какая чушь !» Британская пресса поливала Сэра Хиллари грязью, а он улыбался, не понимая даже предмета разговора.
В 1956-1958 гг. Хиллари привлекают к исследованиям Антарктиды. Сам он этого не планировал. Но попал в полярники вполне в своем стиле — его попросили, а он не отказал.
В это время проводится программа так называемого Международного Геофизического Года и правительство Новой Зеландии обратило свое внимание на соседний континент. Главное мероприятие – траверс материка научной экспедицией английского профессора Вивиана Фукса. Напористый ученый сам вышел на Хиллари, пригласил его на разговор. Как это часто бывало, Сэра Эдмунда просто использовали и он нужен был, чтобы вовлечь в программу новозеландское правительство. Так и получилось.
По плану Фукса новозеландцы занимаются черновой работой, а он со своими людьми проходит рекордный маршрут и получает все лавры. Новозеландская сторона проекта поручает Хиллари возглавить вспомогательную группу. Однако, благодаря хорошей подготовке и стечению обстоятельств, эта команда быстрее плана выполняет свою работу. Они обеспечили все промежуточные базы англичанам, а затем, имея время и топливо, совершили смелый марш и первыми в истории достигли Южного Полюса на вездеходах. Это 99 дней марша и 3500 км на гусеничных машинах. За это достижение, которое было воспринято как «нарушение конвенции», Хиллари крепко досталось от английской прессы. Он испортил им праздник, своей «неуемной жаждой славы». Нельзя же всё подминать под себя !
Однако даже беглый анализ произошедшего говорил, что Сэр Эдмунд ни о какой новой славе и не думал. И вообще руководил практически номинально. У него подобралась сильная команда и оставалось лишь прислушиваться к мнению коллектива, который впрочем тоже действовал строго по обстоятельствам. Он всегда так руководил. Когда везло с подчиненными — получалось нормально. Когда не везло... понятно что получалось не очень.
Хиллари – сильный человек ? Да безусловно. Но не в обычном представлении. Хиллари не был в жизни замешен ни в одном скандале, он никогда не от кого ничего не требовал, не настаивал, никого не толкал локтями. Деликатнейший человек, однако крепко стоявщий на ногах, для этого у него хватало моральной силы — самой сильной из сил.
8. Счастья — несчастье
В счастливый для него 1953-й Эдмунд Хиллари женился. Нельзя сказать, что на первой встречной, но можно – «на первой встречавшей». На дочери президента Альпийского Клуба, с которой познакомился еще по дороге, в Австралии.. Вскоре была шикарная свадьба, потом на свет появился сын Питер, затем дочь Сара, а после Антарктиды — младшая Белинда. Получилась очень даже счастливая семья, с внимательным и заботливым папой. Они много путешествовали вместе. Время свободное имелось, материально Хиллари мог себе позволить многое. Не мог себе только позволить не работать.
И вот счастье рушится в один момент, в 1975 г. в авиакатастрофе при взлете в аэропорту Катманду жена Луиза и младшая дочь Белинда погибли. Это несчастье повергло Эдмунда в достаточно длительную депрессию, по его словам, года на три. Наверное, только на два, потому что в 1977 году он организует прохождение реки Ганг от устья к истокам на моторной лодке.
Через 10 лет (жить вместе они начали раньше) Хиллари женился на Джюн, вдове своего друга Питера Мальгрью, также погибшего в авиакатастрофе, но в Антарктиде. Это была знаменитая катастрофа на Эребусе, когда огромный самолет врезался в склон этого вулкана. И в полете должен был участвовать Эд, который в последний момент отказался и нашел себе замену в виде лучшего друга.
При поддержке со стороны новой супруги, он продолжил активно работать по сбору средств для своего фонда. Ездил по миру, был свадебным генералом на многочисленных мероприятиях, всегда при этом демонстрируя уважительное отношение буквально ко всем людям, с кем приходилось контактировать. Одно время исполнял функции специального посланника Новой Зеландии в Индии, с чем справился замечательно, так как был отличным дипломатом и пользовался огромным авторитетом буквально у всех.
9. Миф об возвращении долгов
Существует точка зрения, что Хиллари добившись успехов в альпинизме, решил изменить свою жизнь и занялся проектами обустройства жизни шерпов, чтобы возвратить долг, которые чувствовал перед ними, перед судьбой, перед страной на территории которой совершился его звездный миг.
И это была его миссия просветителя, «белого человека», так он понял свой гражданский долг и т.д...
Но в действительности логика действий была совершенно другой. Хиллари более других альпинистов дружил с шерпами, потому что просто по-человечески любил этих людей. И просто не мог отказать им в просьбе. Выполнил одну, затем последовали другие – как было отказать ! А дальше уже невозможно (для Хиллари) было выйти из дела. Ведь от него многое зависело.
После этого Эдмунд Хиллари возвращается в Непал, где начинает выполнять свою историческую миссию - сделать всё возможное для развития этой страны. Уже в 1958 году он учреждает Himalayan Trust, организацию, которая играет едва ли не главную роль в обустройстве непальского высокогорья (может важнее, чем правительство страны), долины Кхумбу в первую очередь. В активе организации 30 школ, 2 госпиталя и 12 больниц, аэродром в Лукле и многое другое. В середине 60-х Хиллари даже становится официальным послом Новой Зеландии в Непале.
«Я никогда не жалел шерпов, их жизнь мне не казалась ущербной. Я никогда не пытался навязывать им свои проекты. Это были вещи, о которых местные люди просили и мы отвечали. Каждый раз, завершая один проект, мы получали новые просьбы».
Да это так, но даже если Хиллари не осознавал, даже если он работал до 87 лет всего лишь из-за «дурной привычки» трудится всегда, всё равно его миссия была героической. Это как на Эвересте, Эдмунд Хиллари всего лишь топтал снег, всего лишь рубил ступени, всего лишь делал свое дело с привычным энтузиазмом.
Что такое поздний Хиллари ? Это абсолютно неалчный человек, неутомимый труженик. Он никогда не торговался о своих личных гонорарах, с готовностью откликаясь на любые просьбы и предложений. Летел «бог знает куда», встречался с кем-то, выполнял кучу протокольных обязанностей, выступал, читал, что-то подписывал, инициировал, и всегда был желанным «свадебным генералом». Потому и желанным, что с ним не было проблем, он ничего не требовал, ни супергостиниц, ни лимузинов.
Его нельзя было представить отказывающим в автографе, раздраженным на журналистов, он никогда не ломался давая интервью и не просил за это денег. Чем дальше в глубь нашего времени, тем сильнее его позиция входит в противоречие с общепринятыми нормами и даже со здравым смыслом.
Он может быть был один, кто это мог себе позволить. Некий американский журналист пишет, что был в полном изумлении, когда узнал, что домашний телефон Хиллари опубликован в городской телефонной книге. Для человека при жизни ставшего персонажем учебников, это казалось невероятным. А затем еще сам Сэр Эдмунд лично звонил журналисту, извинялся, что переносит встречу, так как прилетает президент Клинтон и его вызывают на официальный прием.
Да, это так. Но Хиллари всегда был предельно принципиален и последователен в своих суждениях. И его публичная позиция всегда доходила до публики. Он был бойцом за идеалы исследовательского, чистого от коммерции альпинизма, но он много сделал и против распространение практик запретов, против ограничений на альпинизм.
9. Эдмунд, ты, наверное, прав
Не скрою, мне сначала показались немного пижонскими слова Хиллари о том, что он никогда бы не прошел мимо умирающего Дэвида Шарпа. Его осуждение участников событий 2006 года воспринималось не совсем уместным, ведь обстоятельства могут быть разными. И его, в общем, мало кто в альпинистском мире поддержал. Даже возникло какое-то осуждение осуждавших. Мол, как безногий Марк Инглис кого-то мог спасать! И «хорошо вам рассуждать» там внизу, в тепле, на берегу моря. Большинство как бы задумалось и поняло, что они также прошли бы мимо и также нашли бы оправдание, переложив ответственность на Господа или на Рассела Брайса..
Почитав более подробно о нем и переосмыслив жизнь Сэра Эдмунда, я пришел к другому выводу. И я поверив ему, сочинил следующий сюжет.
Май 2006 года. Ночь на Эвересте. Первые часы восхождения. Люди хмуро двигаются по перилам, все в тревожном напряжении, как оно будет. Жутко холодно, а здесь еще и задуло. И вот прямо на их пути пристегнутый к перилам сидит едва живой человек. Первые проходят мимо. Но вот его шерпы уже вытаскивают Дэвида Шарпа. Гид Эдмунд Хиллари кричит в трубку: «Рассел! Мы начинаем транспортировку! Прием, эй, ты же слышишь!» Рассел не отвечает, Эд выходит вновь и вновь..
Вдруг слышит в ответ:
«Эд! Ты, слышишь? Ты должен продолжать восхождение! Не будь идиотом!»
На что Эд спокойно: «Рас, что разве есть другие варианты?»
Через 15 минут голос в рации: «Эд, прошу продолжайте восхождение. Шесть шерпов я поднял, они уже вышли с седла. Они будут часа через три. Еще шесть сейчас выходят с кислородом из АВС. Потом подгоню еще, всех поставлю на уши! Оставь кого-то с ним и продолжай подъем! Ради Бога, знаешь как это важно для меня, продолжайте подъем!»
«Рас, спасибо! Я знал, что ты классный парень. Но как я скажу теперь людям, что они должны бросить больного? Тащить его действительно не просто, хорошо хоть небольшой попался».
В тот день среди восходителей просто не нашлось ни одного человека, который бы имел достаточный моральный авторитет в собственных глазах, чтобы так поступить. Тут не надо было железной воли, не требовалось твердого характера, и это не была атака в лоб. Нужен был мягкий и деликатный, не умеющий делать сложных подсчетов Хиллари. Таких не может быть много, но только такой мог стать избранником Эвереста. Кто скажет что выбор на него пал случайно?
«Я получил большое удовлетворение от восхождения на Эверест, от путешествий на полюса. Но без сомнения, моими самыми значительными достижениями были строительства школ и больниц. Это дало мне большее удовлетворение, чем след оставленный на вершине горы».
Чем дальше он будет уходить от живущих, тем более схематичным будет его образ. Образ, супермена с улыбкой до ушей, простого парня, ставшего рыцарем, пасечника и одновременно сильнейшего альпиниста мира, благотворителя, из чувства гражданского долга строившего школы, и человека, гнавшего по льдам Антарктиды вездеходы с единой мыслью опередить англичан....
